Надевает крепкий панцырь, Шлем железный надевает.
Сигмонд не сдержал улыбки — железным, его шлем можно было назвать с о-о-очень большой натяжкой. Содержание ферума в его латах было ничтожно низким.
— Витязь, — вдруг прервала Песнь Гильда, — а как зовется твой славный меч?
— Меч, он и есть меч. — Недоуменно ответил Сигмонд.
— Нет, такой меч должен иметь имя. — Настаивала дотошная в рыцарском этикете сказительница.
На лице Сигмонда опять проступило то отсутствующее выражение, которое бывало у него, когда приходилось отвечать на простейшие вопросы. Оглядел неторопливым взглядом поляну, скалы, как тогда в Блудном Бору, когда спрашивала Гильда его имя. Еще поглядел на звезды.
— Даесворда. — Ответил. [13]
Продолжила Гильда:
И берет рукою твердой Меч двуручный Даесворду, Говоря слова такие:
Меч мой славный Даесворда Был ты выкован искусно Из небесного металла В темных подземельях гномов.
Сигмонд снова не сдержал улыбки. И мечи и доспехи и все остальное было им изготовленно собственноручно, и гномы к этому не имели ни малейшего отношения. Но, впрочем, это являлось скорее поэтическим образом, чем указанием завода-изготовителя. И Сигмонд не стал предъявлять свои авторские права, тем более, что в Гильдином мире ему не удалось бы создать что-то подобное.
Рядом с ним сечется Мунгрен Воин с благородным сердцем.
Словно барс голодный грозен, Словно рысь в часы охоты Неуступчивый в сраженьи.
Не таким великим воином был старый Мунгрен, но не улыбался Сигмонд, слыша эти слова. Полюбил он доброго старика. Больно было ему от преждевременной его смерти, чувствовал свою, хоть и невольную, но вину перед павшим. И не то дело, что не валились под его острым мечем недруги, словно спелые колосья под кривым серпом прилежного жнеца. Не падали, как трава под острой косой широплечего косаря. Что не побивал он недругов, как поселянин на току молотит зерна. Главное, считали Волки, что достойно встретил Мунгрен свой смертный час, как подобает мужчине, как приличиствует воину.
А Сигмонд думал, что погиб хороший человек, а ведь мог бы колесить и колесить на своей повозке по землям королевства Нодд, людей веселить, весне радоваться.
Так пела Гильда слова доброй памяти, последнего прощания Мунгрену — балаганщику.
А про изменщика Олвина никаких слов в той Песне не было. И быть не долженствовало. Не надлежить сохранять память о трусе. Забвенье — наидостойнейший его удел.
Подошла к песпопевице седая Ингрендша, села на колени рядом с Гильдой и продолжила Песнь такими словами, какие должны были быть, но не сенешалевне их петь приличествовало:
Стрелы метко посылает Во врагов без страха Гильда, Дева смелая героя, Славная дочь сенешаля.
Белоперыми стрелами Осыпает вражьи рати.
Так Ингрендша отдала дань Гильдиным заслугам, признанию геройства юнной воительницы, боевой подруги непобедимого ратиборца Сигмонда. И дальше струился серебрянный Гильдин голос. Живописал разгоревшееся степным пожаром сражение, битву правых с неправыми, великую отвагу и силу витязя Небесного Кролика.
Бъется он с утра безстрашно, Бъет врагов он в жаркий полдень, Солнце клонится к закату, Уставать рука героя Начала от ратных тягот.
И тогда слова такие Говорил великий витязь, Так сказал в глубокой скорби:
«Где ж вы, славные герои, Сыновья Волчицы Серой, Дети Северного Ветра, Где в бою моя опора?»
Услыхали эти речи Птицы в синем поднебесьи, Жаворонки услыхали, Полетели в горный лагерь Сыновей Волчицы Серой.
И сказали: «Что вы спите, Что вы дремлите лениво У искристого потока, В час великого сраженья В чистом поле меж холмами?»
И пела дальше Гильда, как услышав этот призыв, ратники клана Серой Волчицы изгнали сонную негу из зорких глаз своих, как споро вооружившись, все явились в одночасье к той великой битве, к тому лютому сраженью у дороги меж холмами, как решительно вступили в рукопашную схватку.
Приостановила сказительница плавное течение Песни, с немой просьбой посмотрела на Сигмонда. Заметил витязь, что и слушатели ждут его слова. Растерянный неожиданностью всеобщего внимания не смог придумать ничего более, кроме:
Мечи булатны, стрелы остры у героев.
Наносят смерть они без жалости врагам.
Того оказалось более чем довольно. Восторженно, ведь сам витязь Небесного Кролика, правильным, высоким словом почтил их ратные заслуги, Волки одобрительно зашумели, потрясая своими луками и мечами. А Гильда, радостная, что так достойно высказался ее повелитель, продолжала повествование.
Как осень багрянит остывающий лес, как порыв студеного ветра срывает жухлые листы, так яростный натиск героев разметал, разбросал вражью рать, окрасил кровью чисто поле. Раскалывались в щепы щиты, секлись брони, крушились шлемы. Метались устрашенные недруги ища в бегстве спасения, пытаясь избежать неизбежного, отвратить неотвратимое. Но тщетны были их надежды. Ударами Даесворды опустилась на оголенные ветви дерева Скорениного рода зима. Накрыла саваном бесславия, позора поражения проклятый клан. И Хьюгин-Ворон, владетель Блеки Рока, предводитель крылатого воинства ослепил безжизненное тело лорда, остальным желчным мясом побрезговав.
Ныне сбылися знаменья И исполнились гаданья И изгинул клан Скорены В жаркой битве, меж холмами.
— Воистину сгинул! Победа! Слава витязю Сигмонду! — Кричали торжествующие Волки. — Пусть же славится во веки имя славного героя — ратиборщика Сигмонда с лапкой Кролика у сердца! — Гремел между утесов боевой клич Волков, грозно, дико прокатывался по скалам, по кручам обрывов и возвращался эхом от далеких склонов холмов.
Тут заприметил Сигмонд инструмент струнный. Широкая округлая дека, длинный гриф. Взял в руки для интереса, покрутил деревянные колки, на привычный лад перестраивая, получилось. Взял аккорд, другой и вдруг увидел, что затихли все люди, обратили на него свои взоры ожидающе, подумали, что витязь свою Песнь расскажет. Неудобно теперь было отложить инструмент в сторону, отказаться. Поэтому запел Сигмонд балладу, сложенную им еще в йельские годы, переводя находу:
Между сопок и лесов Мы бредем дорогой псов Прокричим ночною выпью, Земляничной ляжем сыпью И извечною охотой Облетим мы край болота.
Промелькнем змеиным жалом, Сверкнем огненным кинжалом И зарницами осветим Храм, где хоронится ветер.
Просочимся горьким дымом, Зверем серым, нелюдимым Лесной чащей обминем Град с орлом, тельцом и львом.
Из-за края мирозданья Нам назначено скитанье.
Меж лесов и меж лугов, Среди гаснущих костров, Среди стынущих миров Нам брести дорогой псов.
Закончил Сигмонд, отложил инструмент в сторону. Дивной, необычной, показалась Волкам мелодия, круто на таинстве септакордов замешанная, к иным гармониям привычным. И стихи не обычны, но зачаровывали их эти звуки, рожденные в другом мире. По тому, что пелось в Песне витязя о них, о Волках. О бесконечных скитаниях, о тревожной судьбе изгнанников. И было это понятно. Ибо это правда.
