порядок. Земля и водичка еще не отравлены ядовитыми сбросами и отходами жизнедеятельности. В любом месте набери котелок водички и пей некипяченой. М-да, это не хлорка из водопроводного крана.
Капитан нашел подходящую лужайку неподалеку от устья Невы. Одуряюще пахло нескошенной травой, высоко в небе порхали птички. Неподалеку покачивались на ветру березки.
— Благодать, — сказал Анисимов. — Зачнем, помолясь.
Мы установили мишени на обычном расстоянии. Капитан-артиллерист отсчитал полтораста шагов, велел фузилерам взять оружие на изготовку.
— Пали!
Грохнули обе фузеи, испуганные птицы поднялись еще выше, издавая тревожные звуки.
— Попадание! — отметил я. — Увеличим расстояние?
— Пожалуй, — согласился Анисимов.
Мушкетеры перезарядили фузеи, отошли еще на полсотни шагов.
Выстрел! Клубки дыма, быстро развеянные дымом. В мишенях появились две новых дырки.
Дистанция — триста шагов. С такого обычно не стреляют, просто нет смысла переводить патроны. Анисимов встал на колени, истово перекрестился:
— Не подведите, братцы. Пли!
Громкий хлопок, яркая вспышка, будто от салюта, металлический треск. В ушах у меня зазвенело.
— Аааа! — Один из мушкетеров, взмахнул руками и повалился на траву.
— В чем дело? — закричал Анисимов, бросаясь к нему.
— Фузею, фузею разорвало, — будто сам виноват, объяснялся второй мушкетер.
Губы его тряслись.
— А твоя как?
— С моей все в порядке, ваше благородие.
— Живой! — капитан склонился над мушкетером, облегченно вздохнул.
Лица раненого солдата было не видать из-за крови. Я вытер его чистой тряпицей, с грехом пополам соорудил повязку на голове. С помощью остальных погрузил на телегу, укрыл епанчей, запрыгнул и присел рядом.
— В госпиталь! Гоните в госпиталь!
— Как же так, ваше благородие? Что теперь с ним будет?
— Не знаю, ничего не знаю. Авось довезем, а там, что доктор скажет.
Я обернулся и увидел, что мишени были поражены с трехсот шагов. В каждой зияло по новенькой дырке. Похоже, Анисимов находится на верном пути. Жаль, что такая ерунда с разорвавшейся фузеей получилась. Да и солдат пострадал невинно. Что еще будет в итоге, даже загадывать страшно.
Караульные возле госпиталя остановили нас.
— Кто такие? — сурово зарычал капрал-преображенец.
— Уйди прочь, не видишь — раненого везем, — Анисимов спрыгнул с подводы и с грозным видом пошел на капрала. — Дохтура скорей зовите. Умрет солдат, я вас всех в капусту порублю.
— Но, не замай, — отстранился капрал. — Сейчас вызовем.
Он поднес к губам висевший дотоле на шее свисток, дунул. Полилась приятная мелодичная трель.
Все как-то буднично и в то же время невероятно.
Из госпиталя вышел и поспешно направился в нашу сторону врач с несколькими санитарами. Я с радостью узнал вчерашнего знакомца — доктора Кука. Он тоже вспомнил меня, деловито поздоровался, бросил короткий взгляд на раненого и приказал:
— В операционную его. Немедленно.
Санитары осторожно опустили тело на носилки. Фузилер застонал.
— Доктор, что скажете — он будет жить?
— Не могу ничего обещать, уважаемый фон Гофен. Я всего лишь врач. Все в руках Господних, — Кук пошагал за носилками, а я долго смотрел ему вслед, надеясь, что новый знакомый способен воскресить даже покойника.
Анисимов стал рядом, вытащил трубку, набил табаком, и после нескольких неудачных попыток, высек огонь и закурил.
— У него все получится, — сказал он.
— А? Что? — очнулся я, непонимающе повел глазами.
— Получится, говорю у лекаря этого. С того свету выдернет мушкетера моего. Сердцем чую. Ох, и напьюсь я сегодня.
И капитан выпустил в небо густое колечко дыма.
После такого инцидента пришлось идти на доклад к Бирону. Подполковник внимательно выслушал сбивчивые объяснения и велел изложить все на бумаге: посадил нас с капитаном в свой кабинет, дал готовальню и приказал:
— Пишите как на духу!
Капитан старательно выводил буковки, а я помогал ему правильно формулировать мысли. Как-никак высшее офисное образование! Не зря протирал штаны в конторке Сан Саныча Воскобойникова.
К чести Анисимова, всю вину он брал на себя. Мне даже было как-то неудобно, и хоть ничего такого за собой я не чувствовал, друг все равно познается в беде, а капитан относился к числу тех людей, дружбой с которыми дорожить стоит.
— Если мушкетер помрет, я вашу лавочку, господин капитан, прикрою! У меня каждый гвардеец на счету, здесь вам не полевая команда, чтобы людей в распыл пускать, — гневно объявил Бирон, прочитав докладную. — Чтоб каждый день мушкетера того навещать, и мне об том доносить всенепременно. Купите ему с жалованья кушаний, только таких, что дохтур разрешает.
— А насчет меня: вы разрешаете мне продолжать изыскания? — с надеждой произнес капитан.
Подполковник немного успокоился, и уже не пылал как жерло вулкана.
— Безусловно! Мы без меры потратили на них казенных средств, будет больно, если они пропадут впустую. Но хоть чем-то вы меня порадуете? — грустно спросил Бирон.
— Определенные успехи есть, — выступил я. — Удалось поразить мишень с расстояния в триста шагов. Если бы фузею не разорвало, испытали б и на большей дистанции.
— А почему солдата покалечило, можете объяснить?
Поскольку технический специалист из меня неважный, ответ пришлось держать Анисимову.
— У меня несколько предположений. Кажется, я перестарался с пороховым зарядом и отсыпал в патрон больше, чем стоило, — капитан вздохнул. — Может, калибр ружья попался неподходящий. Гадать долго. Буду работать над этим, чтобы впредь происшествий подобных не было.
— Вот именно, чтобы впредь ничего такого не случилось! — назидательно сказал Бирон. — Берегите подчиненных, господа. Думайте об их матерях, женах и детях. И еще раз повторяю — докладывайте мне ежедневно о здоровье раненого. Отпишите его родным.
Я вышел от Бирона озадаченным, вот тебе и «наплевательское отношение к простому солдату». Впрочем, в гвардии к нижним чинам традиционно относились не в пример лучше, чем в армейских полках, что в восемнадцатом веке, что в последующих.
Я, было, хотел поговорить с подполковником о докторе Куке, но потом решил: если англичанин поставит на ноги мушкетера, это станет лучшей рекомендацией в глазах Бирона. Будет день, будет и пища.
Сникший Анисимов звал в кабак: капитан сильно переживал недавнее событие и по старой русской привычке забирался залить горе вином. Я отказался, честно говоря, не хотелось, к тому же мне предстояло еще заскочить в редакцию газеты и передать новую порцию литературных трудов, заодно и забрать полагавшийся гонорар. О моих стяжаниях на ниве российской словесности знал только Карл, остальные сослуживцы пребывали в неведении. Я специально просил кузена не разглашать эту маленькую «военную» тайну. Не чтобы из чувства стыда, просто писательские занятия всю жизнь казались процессом интимным, посвящать в который следует как можно меньше друзей и знакомых. Почему-то так устроен человек, что скорее откроет душу человеку малознакомому, может даже впервые
