увиденному, вероятность встретить которого во второй раз практически равна нулю. Отсюда, кстати, и все эти разговоры «за жизнь» в поездах дальнего следования. Чем дальше лежит расстояние, тем сильнее развязывается язык.
Редактор газеты слыл существом эфемерным и трудноуловимым. Он почему-то всегда отсутствовал в кабинете и, кажется, пребывал в трех различных местах одновременно, однако ухитрялся испариться за секунду до того, как вы оказывались в этих координатах.
Наконец, кто-то надо мной сжалился и подсказал верный адрес. Я направил стопы к ближайшему питейному заведению, где за столом в полном одиночестве сидел, потягивая большую кружку пива, нужный мне господин.
— Ба, кого я вижу! Игорь Гусаров, наш, так сказать, лучший литератор, светило русской изящной словесности! — смешливо поприветствовал меня он. — Знали бы вы с каким трудом я сохраняю ваше инкогнито, особенно от прекрасных дам, всенепременно жаждущим познакомиться с современным Орфеем печатного слова.
— Неужели есть и такие? — удивился я.
— А как же. Ваш опус идет нарасхват, жаль, возможности не позволяют увеличить тираж, а то мы бы продавали тыщи две каждого выпуска. Искренне надеюсь, что вы пришли не с пустыми руками, иначе последний номер останется без долгожданного продолжения. Не поверите, даже я читаю, — признался редактор.
— Я действительно кое-что с собой прихватил, думаю, на месяц-два хватит, потом напишу еще.
— Знакомые дамы просят, чтобы вы побольше писали о любви, о томлении прекрасных сердец, запертых в клетку одиночества.
— Учту их пожелания.
— Обязательно учтите! Что за роман в коем нет высоких чувств! Лирика, лирика и еще раз лирика! Это так нравится нашим прелестницам. Я знаю, что одна молоденькая, не стесненная в средствах девица покупает мою газету по десять штук зараз и все ради того, чтобы прикоснуться к творчеству господина Гусарова.
— Лестно слышать, — не стал отпираться я. — А как они воспринимают всех этих эльфов, гномов, троллей? Может, им гораздо сподручней читать про леших, водяных, русалок?
— О, у меня были опасения на сей счет, но они не оправдались. В людях заложена тяга к мистическому, волшебному. Ваши труды удовлетворяют ее сполна. Благородные герои, романтические рыцари, сражения, приключения. Язык легкий такой, без выкрутасов. Читатель любит, когда оно как-то само читается, без принуждения над собой. А тот, чьи вещи приходится вымучивать, уж извините меня — и не писатель вовсе.
— А то, что философии маловато никого не смущает? — меня, как любого писателя очень интересовало то, как читатели воспринимают мою книгу.
— Тут я с вами не соглашусь, насчет философии-то. Не забывайте, что мы, человеки, по-разному устроены, двух одинаковых на край света сходи — не встретишь. Отсюда и несовпадения. Каждый волен извлечь что-то свое. Кто-то увидит глубокую мысль, кто-то скольжение по поверхности. Это уж кому оно как покажется. Некоторым читателям железки подавай, рыцарей с заклепками, да деталек важных поболе, чтоб автор доспех французский с аглицким не путал, знал, чем арбалет от лука отличается, а бердыш от секиры. Другие на это и внимания не обратят, им главное, чтоб благоглупостей разных было сверх меры: читай — не хочу. На всех не угодить, мой друг. Помните это, и не подстраивайтесь под чужие вкусы. Пишите, как пишется.
— Постараюсь, — успокоено сказал я.
— Еще как постарайтесь! Молю о том, чтобы источник вашего вдохновения не иссяк, с ним не иссякнут и деньги в моем кармане.
Видя, что затронул опасную тему, редактор спохватился.
— Сегодня, кстати, замечательная погода. По-настоящему летняя: ласковое солнце, весело щебечущие птички…
— Кстати, о птичках. Я тут хотел насчет гонорара поговорить… — начал я импровизированную речь.
— Поэтам деньги не нужны! — с жаром сообщил редактор.
— Поэтам, может и не нужны, а вот прозаикам, творящим в крупной форме, без них — хоть вешайся.
— Безусловно, — счел нужным согласиться редактор. — Я понимаю, что вы честно заработали гонорар, но сейчас наступили трудные времена: тиражи падают, экземпляры порой возвращаются не раскупленными. Продавцы не хотят возвращать деньги. Думаете, я сижу здесь и пью пиво от хорошей жизни?
— Все ясно, — кивнул я. — Думаю, мне стоит обратиться в «Петербургские ведомости», возможно, они захотят пойти навстречу.
— Ну, нет, — редактор аж подпрыгнул. — Вот уж чего я не допущу ни при каких обстоятельствах. Возьмите ваш гонорар и приносите через оговоренный срок продолжение.
— Спасибо, — я расплылся в улыбке. — Не возражаете, если я угощу вас пивом?
— Чтобы я отказался? — изумление в голосе редактора достигло кульминации.
— Все понял, — кивнул я. — Эй, две кружки пива сюда и…
— И то, что я обычно заказываю, — добавил редактор. — В двух экземплярах, пожалуйста.
Я усмехнулся, вспомнив момент с тостами из «Кавказской пленницы»:
— Извините, а вас случайно не Александром по имени звать?
— Ну да, — подтвердил он. — Мать в детстве Сашкой иль Шуриком называла.
Мы засиделись допоздна и в итоге пришли к общему выводу: до чего ж классные мужики из нас получились. Домой я добрался на автопилоте, лег на постель, зачем-то распихал вялого Карла, пахнувшего женскими духами, и крепко-крепко заснул. Что со мной было на рассвете — вспоминать страшно! Пиво, водка, вино, непонятные настойки, коих мы перепробовали от анисовой и, кажется, до тараканьей, к утру смешались в такой опасный «коктейль», что я с трудом дополз до умывальника и там же чуть не отбросил коньки. Выжил ли редактор, который поглощал эти жидкости в двойных объемах, предстояло еще выяснить.
— Плохо мне, — простонал я. — Ой, как плохо!
— Сейчас, кузен, потерпи немного, я тебе помогу, — пообещал Карл.
Карл взял у соседей старинное лекарственное средство — капустный рассол. Не сразу, но все же подействовало. Во всяком случае, к Ушакову я сумел дойти без посторонней помощи, правда, несколько раз, скрывался в кустах по очень важному делу. Помогли еще и пронизывающий холодный ветер, и моросящий дождик (погода, которая в Питере столь же непостоянна, как женщина, резко поменялась на осеннюю). Голова с каждым шагом все меньше напоминала колокол. В кабинет Андрея Ивановича я попал почти трезвым человеком.
— Вот и подвалила тебе настоящая работенка, хватит пером скрипеть, — довольно произнес Ушаков.
Я остолбенел:
— О чем вы, Андрей Иванович?
— Да о том, неужто мне по должности знать не положено, кто у нас в газетах пишет, да еще за псевдонимом Гусаров прячется, — усмехнулся генерал.
— Положено, — невольно согласился я.
— Воот! — важно протянул Ушаков. — За дела чернильные хулить не буду, ибо сам иной раз не без удовольствие эльфов твоих перечитываю, но токмо офицеру гвардейскому еще и шпага нужна бывает.
— Андрей Иванович, вроде я и шпагой владеть умею, — даже обиделся я. — Жаль, господин Звонарский подтвердить это уже не сумеет.
— Ты подвигами своими не хвались. Достал
