«Эта свинья ещё и летать научится», думал заяц, подавая лапу товарищу.
Сели за стол. Свинья выложил найденные им листовки.
Свинья: Нашёл на!
Заяц: Отлично! Где взял?
Свинья: Эти 2 у бобров на, на плотине. Вот эту у бывшей охранки нашёл. В помойке хрю на на!
Заяц: Да я тоже сегодня полазил. Мусора на болотах стало ещё больше.
Свинья: Правда на! Скоро утонем в собственных отходах. Будет хорошо!
Заяц: Ну нескоро ещё, нескоро… не радуйся. Вот эта вот последняя откуда?
Свинья: А эта на… на рынках ходят такие.
Заяц: Интересно…
По форме листовки ничем не отличались от тех пустых с типографии. Но в этих была дата, одна и та же на всех. Небольшие отличия были только во времени: в ночь, с рассветом или в полдень.
Заяц: На полную луну выходит.
Свинья: Точно.
Заяц: Ну, это хорошо. Есть время.
Свинья: План?
Заяц: План?! … Будет тебе план, будет. Но будет завтра. Я очень устал. Развезло меня… от сложности бытия лесного.
Свинья: Бывает на. Ты поспи тогда. Выспись на. Где остановишься?
Заяц: А где ещё я могу остановиться? Тут и заночую. Нору-то мою завалили?
Свинья: Завалили на.
Заяц: Ну вот. Тогда и говорить не о чем. Поживу пока на деревьях.
Свинья: Ты это… извини на. К себе не приглашаю — семья.
Заяц: Сколько у тебя там уже?
Свинья: Выводок на! То ли 12, то ли 13!
Заяц: Что же ты детей сосчитать не можешь?
Свинья: Могу, но не считал. Много их, много хрю на на.
Заяц: Да уж. Семья так семья! Счастлив ты, свинтус? Меня вот король спрашивал сегодня. Счастлив, мол, или нет? Ась?
Свинья: Я на? Пожалуй, что и счастлив на. Работать только надоело. С ума схожу на. Мерещится всякое.
Заяц: Может и не просто так мерещится. Тучи-то сгущаются над лесом.
Свинья: А то на! Революция на!
Заяц: Опять эти революции! Опять эта беснота, эта… слов не подобрать культурных. … Мне тоже, знай, надоело. Пусть я в горах сидел всё это время — странно же жаловаться, казалось бы — но вот вернулся. И что я вижу, что я слышу? Всё тоже самое! Слово в слово! Революция у них с минуты на минуту!
Свинья: И это «с минуты на минуту» на длится хрю на на сколько лет уже! Я ни хрю на не понимаю чё они хотят на!
Заяц: Чё хотят, чё хотят?! Да всё тоже, что все и всегда. Ценности у них из песенок и сказок. Но не в этом дело! Ты пойми, я не против их ценностей. Я против их методов. Ведь в конечном счёте нам останется не то, к чему они придут, а то, что за собой оставят. Кто разгребать-то будет за господами революционерами?
Свинья: Понятно кто на! Мы на!
Заяц: «Мы на»! Так нас же первых расстреляют за доброту и всё святое! И тут же ад начнётся на земле! Угробят лес за песенки и сказки.
Свинья: Да были б на хоть сказки наши…
Заяц: То-то и оно. … Задерживаю тебя? Иди домой, свинтус. Иди к семье.
Свинья: Пойду на. Пойду.
Заяц: И детей сосчитай пожалуйста.
Свинья: Хе хе хе, жену спрошу на.
Заяц: Привет передавай.
Свинья: Передам на, передам. Дай покажу тебе перед уходом мои убранства на!
Заяц: Чего-чего?
Свинья: Что б ты знал что да как на…
Свинтус показал зайцу некоторые «секретные отсеки» штаба — всё то, что он тут понаделал под воздействием своей запущенной паранойи. В стенке было оружие, за стенкой щиты, под полом «припасы», полезные и бесполезные, в потолке ловушки и «инструменты для допросов», модифицированные и улучшенные. Были и совсем необычные ноу-хау у свинтуса, но в основном только в планах, на бумаге. Планировал он танк, механического голема и цепелин (некое летательное средство).
Свинья: Це-пе-лин! Большой на, круглый на!
Свинтус особенно гордился этой штукой. Ему казалось, что вот её он сделает, и все проблемы мира решатся окончательно и бесповоротно. Прежде всего его проблемы должны были разрешиться. И паранойи, и видения, и осточертевшая революция — все эти ужасы, мучающие его свининую душу. Почти счастливую, но очень уставшую.
Свинтус то кричал, то шептал, хрюкал и ругался, всё не мог остановиться — рассказывал и рассказывал о своих волшебных мирах. Заяц слушал и грустил.
«Не место тебе в дозоре, свинтус. Надо уходить, мой старый друг. Сейчас не скажу — больно будет. А потом скажу. Завтра же начну подыскивать кого-то. Вот гиену бы перевербовать… он был хорош сегодня. А ты, свин, прости. Не твоё это.
И как ты справлялся только все эти годы без меня? Хотя чего я спрашиваю?! Не справлялся он ни с чем. Себя запустил. Лес запустил. Да и семью свою наверно тоже… запустил. Эх, свинтус…»
После большого воодушевления приходит большая усталость. Свинтус уже не держался на копытах, чуть не повис на стремянке, чуть не запутался в верёвках. Кое-как приземлился в кусты (те самые), поднялся, почесался и пошёл. Заяц смотрел ему вслед, пытаясь понять насколько и как быстро восстанавливается его зрение. Наперёд нужно было это знать.
«Так… а теперь самое время решить, где и как я буду ночевать. Свинтуса я люблю, но я ему не доверяю. На осознанное, идейное предательство он вряд ли способен, а вот по глупости предать может. Даже не заметит и не поймёт как оно случилось. Потом раскаиваться будет искренно, но будет поздно.
Вот если я знаю, что друг мой слаб, не предаю ли я его, возлагая на него ответственность, с которой он почти наверняка не сможет справиться? И тогда, когда он предаст меня, буду ли я в праве винить его? Винить-то я его буду. Буду, буду. Но лучше, конечно, не проверять ни дружбы, ни любви. Всё ценное тонко и хрупко. Рвётся и бьётся. …
Нет, надо уходить отсюда. У реки, недалеко от музея, была у нас квартирка секретная для встреч с агентом. Нора на пару голов. Тогда свинтус ещё учился, не знал про неё. А теперь знает? Может и знает. Но почему тогда не предложил её? Я же вспомнил про неё. Почему он не вспомнил?
Надо проверить. Отсюда недалеко. Прыг-скок и там.»
Память не подводила зайца: за несколько минут он проскакал всю дорогу от дуба к секретной норе. Кругом уже зажглись фонари, закружились светлячки и широкой дугой засияли звёзды. Вечером было облачно и пахло дождём, а теперь облака ушли, не проронив ни капли, и небо буд-то исчезло — чёрная-чёрная пропасть над головой и звёзды висящие на невидимых нитях.
«Очень много света этой ночью. Даже странно думать, что кто-то освящённый всем этим богатством может желать чего-то другого. Вот если бы каждый на свете мог проникнуть в лучшие мысли мои и лучшие чувства мои, смог бы он ненавидеть меня? Этот каждый. Если бы мы все умели так проникать друг в друга, пришло бы кому-нибудь в голову разделить себя на верных и неверных? Созвучных и несозвучных? Родных и инородных? Какая им нужна революция? И нужна ли она вообще нам?
… Не знаю. За себя знаю, за всех… нет, не знаю.»
Под меченым камнем заяц нашёл ключ. За виноградом нащупал ручку, открыл дверь. Казалось замок был хорошо смазан, дверь открывалась тяжёло, но не скрипела, за ней не разлеталась пыль, не разбегались мыши.
«Всё как-то слишком аккуратно. Кто-то здесь бывает. Бывает часто.»
Заяц зажёг фонарь, стоявший прямо за дверью — стоял он так, чтобы входящий обязательно наткнулся на него. Были тут и свечи, старые огарки и целые, в связке. Коробка с инструментами, гора разноцветных тряпок, пустые бутылки от берёзки.
«Ну а теперь поищем тут «секретные отсеки». Они тут точно должны быть…»
Заяц зажёг несколько свечей и расставил их по углам. Стал ощупывать стены и пол. Где-то стучал, где-то топал, пытался куда-нибудь просунуть лапу. По началу было и любопытство и азарт, но скоро заяц выдохся. До рассвета всего ничего, а он так и не спал.
«Ну и ладно. Надо понимать, тут у свинтуса что-то вроде секретной мастерской. Что он тут делает? «Цепелин»? Танк? «Инструменты для допросов», «модифицированные и улучшенные»? Под землёй? Хотя где ещё? Надо будет по возможности скрыть свои следы.»
Заяц потушил фонарь и свечи, попытался разложить всё так, как оно было. Запер дверь, лёг к стенке и уснул.
