— Его именно казнили десятки раз или же убивали?
Аспард удивился:
— А есть разница?.. Простите, Ваше Величество!
— Есть, — ответил Мрак. — Большая.
Аспард смотрел вопрошающими глазами, но Мрак отвёл взгляд в сторону. К примеру, на оборотне даже смертельные раны заживают быстро. Его могли посчитать убитым, уйти, а он превратился в волка, заживил на себе все раны и потихоньку уполз. Если же казнили, то он мог висеть в петле или на крюке до тех пор, пока вороны не выклюют глаза, а волки не растащат даже кости. Тогда уже не оживёшь, не оживёшь...
Жаба прыгнула с ложа, он успел поймать на лету и держал за туловище на вытянутых руках. Она дрыгала всеми четырьмя, извивалась, пыталась дотянуться, изо всех сил тянула шею, длинный раздвоенный язык со свистом рассекал воздух.
— Да люблю я тебя, — заявил Мрак. — Люблю!.. Только тебя. Ну, ещё и Кузю, конечно. Брысь!
Он швырнул её на ложе, Хрюндя кувыркнулась, и через мгновение он покачнулся от мощного толчка. Жаба уже сидела на нём, торопливо и задыхаясь от неслыханного счастья облизывала, топталась по голове, вдыхала родной запах, пищала счастливо.
Мрак терпел, только закрывал глаза, когда она облизывала ему лицо. День прошёл как-то бестолково. И без деяний. Почти так, как он и хотел: ел, пил, лежал на ложе, изволил позволить себя искупать, помассажировать, натереть маслами, ублажить, почесать, но всё равно оставалось какое-то неприятное ощущение, пока не вспомнил, что армии задолжали жалованье уже за два месяца, а он сдуру пообещал до завтра что-то да придумать.
Настроение стало совсем прегадостным, он сердито спихнул жабу с головы, она рухнула на подушку и счастливо задрыгала в воздухе всеми лапами: ура, играем!
— Щас, — сказал Мрак сердито, — Манмурта на тебя нет... Но если хошь, вызову.
Стражи по ту сторону дверей вскочили, Мрак успокаивающе помахал им рукой, всё в порядке, но от стены отделились двое и неслышно, как они полагали, пошли следом. Мрак прошёл уже знакомой дорогой в подвалы, где стражи у дверей казны подрёмывали на скамье, привалившись спинами к самой охраняемой двери.
Вскочили с железным грохотом, Мрак кивнул, сказал успокаивающе.
— Благодарю за службу, ребята. Бдите! Никто не должен и близко подходить к этой двери без меня.
По его жесту они оттащили лавку, он отпер дверь, прошёл через большой зал, открыл вторую, постоял на пороге. За спиной с металлическим стуком захлопнулось, это он сам прикрыл дверь, задумавшись, стараясь уловить нечто неуловимое в воздухе...
Да ладно, здесь же никого, ударился о пол, постоял на четырёх, привыкая к изменившемуся миру, такому объёмному и яркому в запахах и ароматах. Слышно стало, как далеко-далеко на большой глубине таинственно журчит вода, как потрескивают камни, выдерживая давление, через пару тысяч лет верхняя плита может просесть, здесь всё завалит к такой матери...
Он шёл между мешками, сундуками, столами, где горками драгоценные изделия, и наконец влажный нос уловил нечто похожее на изменение в воздухе. Прислушался, от одной стены тянет холодом. Едва-едва, но умному достаточно, а кто скажет, что он не умный, тот недолго останется вообще с мозгами.
Пробрался туда ближе, едва не ободрал ухо, прислушиваясь, даже изнюхал вроде бы обычную каменную плиту. Как будто ничего не изменилось, даже запахов особых нет, но в мозгу сразу нарисовалась смутная картина чёрной пустоты по ту сторону камня.
Ударился о пол снова, огляделся.
— Да простят мне великие предки!
Огромный меч, рукоять вся в драгоценных камнях, лезвие испещрено таинственными знаками, не меч, а чудо красоты, но в его руках это поработало простым ломом. Он оправдывался тем, что видел мечи и подороже, рукоять в его руках начала подрагивать, вот-вот лезвие сломается, но камень наконец подался вовнутрь стены и в сторону.
Из прохода пахнуло сыростью. Это явно не тцарский ход. Чувствуется, копали торопливо, наспех, небрежно. Ход вора, который нашел путь к тцарской сокровищнице. И, возможно, немалую часть уже перетаскал...
Мрак сделал пару шагов, приходится идти, сильно согнувшись, спохватился, ударился оземь, уже на четырёх помчался по низкому туннелю. Дважды под лапами плеснула вода, потом ход начал медленно подниматься, он увидел в мире запахов простую дверь, а затем, когда приблизился, его острые волчьи глаза уловили идущий из-под двери очень слабый рассеянный свет.
Прислушался, по ту сторону жилым не пахнет. Словно склад старой рухляди, хотя слабый запах человека присутствует. Очень слабый, словно тот прошёл здесь не раньше, чем неделю назад, прошёл быстро, нигде не задерживаясь, ничего не трогая.
Решившись, Мрак вернулся в человечью личину, взялся за дверь, ощупал. Если и есть запор, то явно с той стороны.
Можно, конечно, вышибить эту дверь, она из дерева, но неизвестно, куда она ведёт и кто прибежит на шум...
Долго нажимал, пробовал раскачать, даже подкопать, наконец дверь всё же подалась, хоть и вместе с дверной рамой. Мрак успел подхватить, осторожно опустил на землю. Прислушался, новые запахи донесли, что он в подвале, а совсем близко в помещениях повыше хранятся соленья, копченья, сильно пахнет репой и брюквой.
Из-под дальней двери наверх пробивается слабая струйка света. Но тихо, светильник просто будет гореть всю ночь. Либо здесь богачи, либо забыли загасить. Глаза медленно привыкали к полутьме, и Мрак, когда понял, что в этом помещении, едва не выругался вслух:
От стены и до стены, по меньшей мере, половина того богатства, что должно находиться в тцарской казне. То-то он не видел в казне мелких шкатулок, ларчиков — они все уже здесь. И сундуки в его сокровищнице потому пустые, что их содержимое здесь в простых мешках...
— Ну, сволочь, — проговорил он шепотом, — это же надо...
Запахи в этой комнате были запахами только одного человека. Эти запахи идут от всех мешков, от стен, ими пропитан пол, куда срывались капли пота умельца, работающего в тайне от всех. Работающего каторжно, ибо эта работа оплачивалась воистину по-тцарски.
Когда он заканчивал таскать всё обратно, мелькнула мысль, что опять поступает по-дурацки, как волк-одиночка. Настоящий тцар велел бы всё вернуть взад под стражей, во всяком случае, не таскал бы сам. Но эта мысль посетила под утро, когда он, шатаясь от изнеможения, тащил по подземному ходу последний мешок с золотыми монетами. Дурак всё-таки, даже дурнее Таргитая. Вон Олег сразу бы сообразил, что когда можно распоряжаться другими, то себе лучше оставить руковождение. А еще лучше — пальцевождение. А сам — на мягкий диван, и пусть девки чешут спину. И вообще, пусть всего чешут.
Напоследок он открыл дверь в подвал, уронил одну монету уже в подвале, ещё одну на лестнице, что вела наверх. Вернулся к себе во дворец, чувствуя, как ноги гудят и подкашиваются.
