Ворота оказались закрыты, Ратша долго стучал, наконец и Иггельд вышел из терпения, заорал. Лошади стояли едва живые, не в силах даже поднять головы. Ни одна не встряхивала гривой или хвостом.
Наверху над воротами в башенке отворилось окошко, сонный голос грубо спросил:
– Кто там по ночам?
– Отворяй! – прокричал Ратша рассерженно. – Это вернулся Иггельд, а с ним я, который тебе уши оторвет! Да пошевеливайся!
Голос наверху сказал угрюмо:
– Ну что, если Иггельд? А по мне, хоть сам Тулей!.. Сказано, на ночь ворота будут заперты. И никого не впускать!
Ратша обомлел от такой наглости, заорал люто:
– Ты хоть понимаешь, с кем говоришь?
Невидимый страж зевнул протяжно, слышно было, как почесался, затем ответил с ленцой:
– Я человек новый. Мне приказы отдает Елдечук. А ему Ортард, он здесь всем командует! Так что перетерпите под воротами ночь, а утром, может быть, вас и впустят…
Слышно было, как там, наверху, хлопнули ставни. Полоска света исчезла. Ратша, не веря своим ушам, повернулся к Иггельду. В слабом свете звезд его лицо казалось сотканным из тумана.
– Я… я не могу поверить!
– Я тоже, – ответил Иггельд мрачно. – Стоило отлучиться… Впрочем, он руководить умеет лучше, чем Апоница.
– Но ты же оставлял вместо себя Апоницу!
– Ну, если брать как есть, то я не вправе кого-то кем-то назначать. Это не моя Долина.
– Твоя! Никакой Ортард не может отдавать приказы!
– Не может, – согласился Иггельд измученно. – Или может?.. Когда не могут все, то…
Ратша закончил с горьким смешком:
– Тогда все и могут!.. Ну, что будем делать? Замерзать до восхода солнца? От нас останутся одни застывшие трупы.
Иггельд покачал головой. Даже в этом слабом свете Ратша увидел, как гневно заблистали глаза Иггельда, как передернулось лицо, затем застыло словно каменное.
– Не для того я прошел через разоренную страну, – сказал он тихо, почти прошипел, – чтобы вот так сразу взять и покориться! Нет, теперь, кажется, меня разозлили.
Ратша непонимающими глазами смотрел, как Иггельд пошел куда-то в темноту. Луна наконец выдвинулась краешком, слабый свет упал на голову и плечи.
– Ты куда? – крикнул Ратша. – Если хочешь перелезть, то ворота вот они!
– Кому нужно это перелезание…
Он скрылся в темноте, Ратша остался с конями, прислушивался. Через какое-то время сверху пахнуло теплым воздухом, возникло ощущение близости огромного сильного зверя, тут же исчезло. Из темноты донеслись сопение, чмоки, визг, сердитый голос Иггельда, затем снова ударило воздушной волной, все стихло.
Ратша ухмыльнулся и приготовился ждать, когда ворота распахнутся во всю ширь.
* * *
Ортард неприятно изумился, когда рано утром его разбудили слуги и заявили, что прибыл Иггельд, он уже здесь, требует встречи с ним. И вообще требует, чтобы собрали всех знатных людей.
– Требует? – переспросил Ортард. – Раньше он не знал такого слова… Гм, пора поставить этого мальчишку на место.
Он говорил уверенным голосом, слуги должны чувствовать исходящие от повелителя силу и могущество. Они сами черпают в нем силу, уверенность, наглость, что позволяет им задирать других и ставить на место. А задираться приходится, начал усиливаться Шварн, за его спиной все смотрители драконов, а их много, им подчинены заготовщики корма, возчики…
– Подать умыться, – велел он, – на завтрак что-нибудь легкое, после вчерашнего в голове как будто подземное море, да еще и рыбы играют… Из одежды пусть подберут поторжественнее, с золотыми пряжками и застежками… Лучше то, где рубины по всему воротнику. Все, не стой, остолоп!
Слуга умчался, а Ортард продолжал хмуриться. Непонятно, как Иггельд очутился в крепости, ведь стражам велено и повторено не один раз, чтобы запомнили, дуболомы, что на ночь ворота должны быть заперты намертво, и пусть хоть сам Тулей стучится головой, открывать никому нельзя: ночью любая нечисть может принять облик их повелителя. Днем же сперва учинить допрос, кто и зачем, обязательно в присутствии колдуна, дабы враг не проник под чужой личиной. Как только появится человек, называющий себя Иггельдом, то ему сообщить сразу же, а он уж решит, что делать дальше…
Сейчас Ортард торопливо завтракал, но кусок в горло не лез, на время отсутствия Иггельда уже успел привыкнуть распоряжаться единолично, ну почти что единолично. Оставалось опорочить только Апоницу, и можно править этим мирком самому, потом передать это право сыновьям. Здесь хоть и поднебесье, где ничего не растет, но место на диво хлебное…
Слуга молча ждал, склонился в легком, но почтительном полупоклоне. Ортард по всем повадкам – настоящий вельможный бер, умеет править, в нем чувствуются могущество, важность, дородность, столь необходимые важному лицу.
– Вот что, – сказал Ортард, – передай Иггельду, я приму в гостиной внизу.
Слуга замялся, сказал нерешительно:
– Он сказал, что будет разговаривать только с собранием знатнейших мужей. И… он очень гневен!
– Гневен? – переспросил Ортард с легким удивлением. – С чего бы ему быть гневным?
Слуга развел руками, поклонился еще ниже. С чего бы, подумал Ортард саркастически, быть гневным, уж не с такой ли малости, что его отодвинули от руководства Долиной Ветров? Как быстро он это понял? Или еще не догадывается? Он помешан на своих мерзких драконах, до остального ему не было дела, а все здесь прирастало как бы само собой. Но хозяйство разрослось так, что нужны особые люди, чтобы руководить всем, не вникая в мелочи. Иггельд для этого не подходит, он всего лишь драконий пастух. Довольно умелый… даже лучший из них!
– Оповести Кончаковича, Белука, Рогволда, Тоглыя, Аепу, – сказал он, – а также Апоницу и Шварна. Ладно, еще других верных мне людей, пусть все придут. Он хочет говорить с собранием знатнейших мужей? Мы и есть знатнейшие, кто держит все вожжи! Вот и послушаем, что принес снизу…
Слуга исчез, Ортард со злостью отшвырнул ложку. Чересчур живучий этот Иггельд. Ну чего ему стоило дать себя убить там, внизу? Сколько народу гибнет, а он все-таки прошел через все и вот снова принес неприятности. Впрочем, за это время удалось усилиться так, что его власть можно лишь чуть пошатнуть, но не свалить. Да и то может пошатнуть чуть лишь Шварн или Апоница, но уж никак не Иггельд.
* * *
Иггельд и Ратша ждали в большом зале, сейчас богато и пышно убранном, Иггельд поморщился от пестроты. После того разора, крови и нищеты, что увидел внизу, такое выпячивание богатства показалось оскорбительным.
Первым вошел Апоница, лицо его вспыхнуло сдержанной радостью. Он слегка обнял Иггельда, дружески кивнул Ратше. Сам он выглядел пополневшим, лицо довольное, ладони постоянно потирал, словно задумал веселую каверзу.
