не мог догадаться, что над всем поместьем висел купол, чтобы под ним всегда было чуть теплее, чем на самом деле на улице.
Несколько часов Вильгельм порхал от стены к стене, наводя мало-мальский порядок, который все равно был беспорядком. Служанкам можно было только мыть и вытирать все под предметами, не передвигая их. Он был настолько счастлив, что и забыл, что прилетел спасать Планету, а не на отдых.
– Не соблаговолите ли отужинать? – Раздалось за спиной Эльгендорфа, когда тот с особым наслаждением перечитывал письма от знакомых людей, которые нашел в тумбочке.
– Нет, Дмитрий, не хочу. Ты распорядился насчет Гавриловой?
– Конечно. Уже отправил посыльного в Петербург, – произнес Дмитрий, не шелохнувшись. Выдержка у него была офицерская.
– Хорошо. Тогда принесите мне письмо, как только он объявится.
Дмитрий поклонился и ушел, а Вильгельм, надышавшись лесного воздуха, направился к мольберту, затащил его в дом и провел за рисованием всю ночь, пока Солнце не осветило комнату через светлый тюль. Только тогда Эльгендорф и отправился спать, закутавшись в одеяло и даже не решившись спихнуть Порфирия, разложившегося на соседней подушке.
Несколько первых дней в поместье дней Вильгельм чувствовал умиротворение. Оно теплилось внутри, где у людей находилась душа, а у него – выращенные из урбания новые органы, которые хорошо переносили жизнь на Земле. Вильгельм ни с кем кроме прислуги не разговаривал и посвятил время рисованию и размышлениям. Несколько прекрасных пейзажей написал Почитатель. Луга, поля и озера стояли в кабинете и сохли. Когда Вильгельму хотелось почувствовать аромат работы, он открывал сливавшуюся с обоями дверь из спальни, входил в кабинет и долго стоял, дыша ароматами масляных красок. Забыл, что почувствовать запах работы он мог всюду на Земле.
Был какой-то день. Определенно не вторник, потому что ничего плохого не произошло. Вильгельм проводил время на балконе: сидел в кресле, лениво развалившись и забросив ноги на перила. На столике рядом остывал самовар, на блюдце лежали баранки. В воздухе пахло цветущей вишней. По небу медленно брели полупрозрачные облака, с доступным лишь им эгоизмом закрывали Солнце, но ветер, подобно единственному надсмотрщику за порядком, гнал их прочь, и облака, склонив головы, шли.
Вильгельм вертел в руках письмо. Волосы Почитателя растрепались от ветра и небрежными прядями разлетелись по спине. Тонкая ткань рубашки прижималась к телу Вильгельма, приклеивалась к тонкой коже, и казалось, что Почитателя тоже вот-вот сдует ветер.
Вильгельм хотел узнать об Екатерине Гавриловой как можно больше, но оказалось, что поехать и расспросить ее самому не так-то просто: в этой параллельной линии времени он ведь не испарялся и внезапная контузия показалась бы подозрительной. Почитатель решил действовать издалека и для начала послал работника поместья. Может, Гавриловы бы подумали, что Вильгельму просто интересно, а, может, он спрашивал для кого-то. Почитателю показалось, что такой расклад был бы самым безопасным.
В доме Вильгельм не сидел без дела. Весь день он провел на балконе с чаем и баранками, пытался вспомнить Екатерину Гаврилову и записывал обрывочные воспоминания в тетрадку, но припоминал только отрывки, словно с перемещением в параллельную историю Земли из памяти исчезли десятилетия и даже века. Письмо, которые передали Вильгельму, лишь немного рассказало о девушке, которой предстояло стать спасительницей Земли.
Судя по всему Екатерина была его хорошей знакомой, но не подругой – в этом веке в дружбу между мужчиной и женщиной мало кто верил. Впрочем, за почти двести лет для многих ничего не изменилось. Гаврилова пару раз была в поместье с семьей. В ящике он нашел даже ее портрет. Конечно, приезжала с семьей. Вильгельм нашел в столе письма от отца Екатерины. Оказалось, долгое время они были коллегами. Вильгельм письма отложил на кровать – интересовали его портрет. Почитатель долго глядел на незнакомое лицо, смотрел на светлые волосы, румяные, щеки неокрепшего ребенка, пухлые губы и удивлялся кукольной, ненатуральной красоте девушки. Казалось, это фотошоп или рисунок воображаемого человека, а не портрет – слишком идеальным он показался Почитателю.
Впрочем, жизнь на Земле научила Вильгельма не верить первым ощущениям, не верить другим и не верить даже собственным мыслям. Он вздохнул, поставил портрет на стул и сел напротив, будто это могло как-то помочь вспомнить Екатерину. Долго вглядывался Вильгельм в чужие голубые глаза, и поднимался, отходил к двери и смотрел издалека, и подходил совсем близко, будто их носы могли соприкоснуться сквозь холст, но видел только краску, хотя обычно старался прорисовать черты лица лучше. И даже понимал: дело не в его художественных навыках, а в чем-то другом. Обычно он так не ленился.
– Да ну, бред какой-то, – сказал он тогда себе, поднялся, отвернул портрет к стене и продолжил искать дальше все, что могло бы напомнить ему о Гавриловой. Порфирий следил за Вильгельмом с особенным интересом.
Сначала Почитатель разобрал платяной шкаф. Обычно он не любил копаться в одежде, но в этот раз даже почувствовал, что вовсе не утомился: мода в девятнадцатом веке так отличалась от той, к которой Вильгельм уже успел привыкнуть, и на корсеты он смотрел как на шутку, хотя и смутно помнил, что мужчины корсеты тоже носили. В шкафу не нашлось, впрочем, ничего нужного для расследования, разве что костюм, съеденный молью, запомнился, но костюм был его, а не Гавриловой. Под кроватью, в ящичках стола тоже ничего – эскизы, письма, засохшие маковки цветов в мешочке, но ни следа Екатерины.
Вильгельм снова сел и перечитал рассказ о Екатерине. Жалел, что отвернул портрет, но и брать его в руки почему-то не хотел. Ничего из доклада Вильгельм вспомнить не смог, и ему не осталось ничего, кроме как согласился с прочитанным. Для него Екатерина Гаврилова оставалась именем, написанным на листе бумаги.
А вот Алексей Гаврилов, которого Почитатель, на удивление себе, вспомнил, оказался человеком видным, с завидным чином, проживавшем в большом доме и обеспечивавшем семье безбедную жизнь на пару поколений вперед. В одном из ящиков Вильгельм нашел уже выцветшее письмо от Гаврилова и узнал, что тот посодействовал в открытии магазина Вильгельма. Почитатель улыбнулся. Все-таки, если судить по текстам писем, у Гавриловых он был на хорошем счету.
Но Екатерины не было. Сколько бы Почитатель ни глядел, а найти толком так ничего и не смог: ни воспоминаний, ни вещей.
– Порфирий, ты точно женщин тут не видел? – спросил Вильгельм, но кот только лениво потянулся, поднял ногу и облизал лапу. Почитатель посмотрел на него и вздохнул. – Я опять забыл, что ты не Нуд и говорить не умеешь.
