Глаза Шарзад горели от непролитых слез.
– После того как мы ее похоронили, я получил приглашение от ее отца встретиться у него дома. Из-за вины и желания отдать дань уважения ее семье я поехал увидеться с ним, пойдя против советов тех, кто был возле меня. Они не знали, что ее отец хотел бы обсудить со мной наедине. Но я отклонил их опасения. – Халид глубоко вздохнул. – Несмотря на то, что для них были все основания.
Он убрал свою руку и замолчал.
– Халид…
– «Сто жизней за одну отнятую. Одна жизнь за один рассвет. Пропустишь хоть одно утро, и я заберу у тебя твои мечты. Я заберу у тебя твой город. И количество жизней, которые я у тебя заберу, возрастет тысячекратно».
Шарзад слушала, как он произносит эти слова, врезавшиеся в его память, взор Халида затуманился, будто он плыл по течению их смысла.
Осознание ударило ее, словно молния в скалу на вершине горы.
– Проклятие? – прошептала она. – Отец Авы проклял тебя?
– Он отдал свою жизнь за это проклятие. У меня на глазах он пронзил кинжалом свое сердце, заплатив за магию собственной кровью. Чтобы наказать меня за то, что я причинил их дочери. За мое необузданное пренебрежение его величайшим сокровищем. Он хотел убедиться, что другие тоже узна́ют его боль. Что другие, подобно ему, будут презирать меня. Отец Авы приказал мне уничтожить жизнь ста семей Рея. Жениться на их дочерях и приносить их в жертву рассвету, так же, как это сделала Ава. Отнять у них обещание будущего. И оставить их без ответов. Без надежды. Чтобы они не имели ничего, кроме ненависти, которая поддерживала бы в них жизнь.
Шарзад смахнула горячие слезы, что текли по ее щекам.
«Шива».
– Сначала я отказался подчиниться. Даже когда мы поняли, что он продал душу самой черной магии с целью привести это проклятие в действие, даже после бессонных ночей я не мог сделать этого. Я не мог начать такую череду смерти и разрушения. Потом прекратились дожди. Колодцы высохли. И русла рек исчезли. Люди Рея начал болеть и голодать. Они начали умирать. И ко мне пришло понимание.
– «Я заберу у тебя твой город», – прошептала Шарзад, вспоминая опустошительную засуху, которая уничтожила урожай в прошлом сезоне.
Он кивнул.
– «И количество жизней, которые я у тебя заберу, возрастет тысячекратно».
Вот что это было. Наконец. Объяснение.
Причина таких бессмысленных смертей.
«Почему я не чувствую себя лучше?»
Шарзад изучала профиль Халида в тусклом свете лампы, пока он продолжал смотреть в пол.
– Сколько рассветов осталось? – спросила она.
– Немного.
– И что, если… что будет, если мы не выполним требование?
– Я не знаю. – Его поза свидетельствовала о незримом бремени и неизбежном исходе.
– Но шел дождь. Дождь шел несколько раз за те два месяца, что я во дворце. Возможно, проклятие ослабло.
Он повернулся, посмотрев на нее с грустной улыбкой.
– Коль это так, мне больше нечего просить у небес.
Сверлящее чувство осознания начало давить ее сердце.
– Халид, что, если…
– Нет. Не произноси того, что ты собираешься спросить. – Его голос был резким, и в нем слышалось предупреждение.
Сердце Шарзад спотыкалось у нее в груди, подстраивая пульс под новообретенный страх.
– То есть ты даже не рассматривал…
– Нет. Я не буду рассматривать такой вариант. – Он протянул к ней обе руки, обрамляя ее подбородок своими ладонями. – Не существует ситуации, в которой я бы рассматривал это.
Она покачала головой, хотя ее плечи дрожали и ногти впились в ладони.
– Ты смешон, ибн аль-Рашид. Я всего лишь одна девочка. Ты халиф Хорасана, и ты в ответе за королевство.
– Если ты всего лишь одна девочка, то я просто один мальчик.
Шарзад закрыла глаза, не в силах выдержать ожесточенный свет в его взгляде.
– Ты слышала, что я сказал, Шарзад аль-Хайзуран?
Когда она ничего не ответила, то почувствовала, как его губы легко коснулись ее лба.
– Посмотри на меня, – сказал Халид так мягко, что его голос растекся по ее коже теплыми заверениями и прохладным отчаянием.
Она открыла глаза.
Он прижался лбом к ее лбу.
– Просто один мальчик и одна девочка.
Шарзад выдавила из себя болезненную улыбку.
– Если это так, то мне больше нечего просить у небес.
Халид положил ее спиной на подушку и обнял. Она прижалась щекой к его груди.
И они держали друг друга, не двигаясь, пока серебряный рассвет разливался по горизонту.
Халид изучал планы, разложенные перед ним на столе.
Новая система акведуков, поставляющая пресную воду из ближайшего озера в подземные цистерны города, была дорогостоящим и долгим делом. Поэтому и по множеству других причин его советники высказывались против такого предприятия.
Это было понятно.
Поскольку их не беспокоила надвигающаяся засуха.
Халид пробежался рукой по пергаменту, изучая тщательно выведенные линии и кропотливые надписи лучших ученых и инженеров Рея.
Такие великие умы были в его распоряжении. Такой обширный разум под кончиками его пальцев.
Он был халифом Хорасана. Предполагаемым царем царей. Он командовал выдающимся войском и на протяжении двенадцати лет тренировался с одними из лучших воинов в королевстве. Двенадцать лет провел, оттачивая свое мастерство, чтобы стать одним из лучших фехтовальщиков Рея. Многие считали его также хорошим стратегом.
Тем не менее со всеми этими видимыми достоинствами он все еще был не в силах защитить то, что являлось для него важным…
Его народ.
Его королеву.
Он не мог объединить два этих понятия. Не без жертвы, выходящей за пределы допустимого.
Халид размышлял о последствиях такого эгоистичного поведения. Как будет истолковано его нежелание пожертвовать жизнью одной девушки ради множества других? Как его могут осудить?
Многие молодые девушки уже отдали свои жизни проклятию. Погибли из-за неспособности Халида заметить глубокие страдания его первой жены. Его нежелания ухаживать за ней.
Какое право он имел решать, чья жизнь была более ценной? Кто он такой, в конце-то концов?
Восемнадцатилетний король-мальчишка. Холодный, бесчувственный ублюдок.
Монстр.
Халид закрыл глаза. Его руки над пергаментом сжались в кулаки.
Он больше не позволит капризам одного убитого горем безумца диктовать ему, что делать.
Он примет решение. Даже если оно будет чудовищно эгоистичным. Даже если за это его осудят и покарают на веки вечные.
Он никогда снова не станет человеком, которому безразлично. Он будет бороться, чтобы защитить то, что ему дорого, любой ценой.
Спасти то единственное, что имело самое большое значение.
