взгляд Учителя ощущался на его плечах тяжестью смерти, которую Учитель видел множество раз.
– Ты смотришь не на ту жизнь, Наплектикус.
– Но куда мне нужно смотреть, Учитель? Скажите, направьте мой взгляд!
Но Учитель только молча отвернулся».
Вильгельм хмыкнул. Ульман тоже часто не открывал ему тайн, ждал, пока ученик додумается сам. Вильгельму пришлось читать дальше.
«Учитель коснулся рукой стекла, отделявшего Космос от жизни.
– Посмотри на ту жизнь, что идет за руку со смертью. Ее не увидеть снаружи, она всегда прячется внутри.
– Но любая жизнь идет за руку со смертью! – воскликнул Наплектикус, ведь он не умел терпеть и жаждал мгновенной правды.
Губы Учителя дрогнули, но Наплектикус не заметил перемены настроения Учителя. Он ждал ответа.
– Смотри на ту жизнь, которая проявляется только после смерти. Она должна жить внутри все время, с рождения, должна иметь другой голос и мысли, но задача ее одна: поддерживать ту жизнь, что видят другие. Эта жизнь остается с образцом до смерти, она охраняет его, но когда смерть забирает тело, эта жизнь медленно уходит, но не исчезает.
Учитель посмотрел на Наплектикуса.
– Посмотри за пределы той жизни, которую всегда создавал. Тогда ты увидишь то, что даже ты увидеть, забрать не сможешь. Надели их тем, над чем сам будешь невластен. Ты заберешь одну жизнь, но эту оставишь им. Так ты защитишь их от всего Мира».
Каждый Гражданин знал, что Космос не бесконечен – ведь Единое Космическое Государство уже подчинило себе все пространство вокруг себя, а если бы кто-то решил, что у Космоса все-таки нет конца, значит, правительство не настолько сильно, каким казалось. Такого быть просто не могло. Но и Генрих Ульман, и Учитель Наплектикуса постоянно говорили о бесконечности, и Вильгельм тоже думал о Космосе как о пространстве, не имевшем конца, хоть и представить это сложно.
Вильгельм отодвинул книгу, уткнулся лбом в холодную поверхность стола и закрыл глаза. «Посмотри за пределы той жизни, которую видишь». Вильгельм слышал эти слова, произнесенные, кажется, Генрихом Ульманом, хотя он никогда не упоминал этой цитаты.
– Жизнь, которая за пределами жизни, – прошептал Вильгельм в стол и выдохнул. – Какая жизнь может быть за пределами жизни? Жизнь – это ведь жизнь. Какая еще жизнь за пределами… Чушь какая-то.
Вильгельм медленно, чтобы не закружилась голова, поднялся, засунул ноги в тапки и поплелся к креслу. Там на подлокотнике лекарство, которое может помочь от любых болей. Несколько горсточек белых, без маркировок и делений квадратных таблеток, которые просто так не достать даже Академику. Но Генрих Ульман позаботился об ученике. Вильгельм почувствовал, как устал, только после того, как наконец-то прикоснулся спиной к мягкому пледу, натянутому поверх спинки кресла. Толстый плед, подаренный Норрисом, обнял за плечи и вдавил в себя, словно испугался, что Вильгельм уйдет и не вернется. Тонкие и дрожащие от холода руки Эльгендорф положил на подлокотники. Правой ладонью обнял выступ, на который опирался, чтобы подняться, а левую положил на коробочку с таблетками. Вильгельм пытался задержать взгляд на каком-то предмете в комнате, но комната медленно расплывалась, превращалась в пятно белого цвета. Вильгельм почувствовал приступ тошноты, и словно по привычке услышал голос Генриха:
– Когда тебе плохо, не бойся. Просто возьми и выпей таблетку.
Казалось, Эльгендорф даже вслух возразил:
– Но я не контролирую свои мысли после таблеток. Я ведь говорил тебе.
Вильгельм словно наяву видел улыбку Генриха. Тонкие, почти лишенные цвета губы сначала поднимают кончики, словно прощупывая, угадывая, можно ли, а потом резко, срывая все запреты, улыбка становится широкой, белозубой.
– Но ведь быть по-своему неуправляемым лучше, чем быть управляемым другими, не так ли?
И снова Эльгендорф послушал. Он дрожащими пальцами открыл крышку коробочки, вытащил таблетку и медленно поднес палец с приклеенной таблеткой к губам. Вильгельм коснулся кончиком пальца губ, но они, вопреки его воле, сжались. Он закрыл глаза. Тело. Тело его не слушалось. Оно всегда протестовало против жизни, хотело поскорее закончить их мучения, но словно не знало, что смерти все равно не увидеть. Вильгельм аккуратно, словно боясь уронить, поднял вторую руку, пальцами надавил на зубы, и боль заставила тело раскрыть рот. Эльгендорф затолкал таблетку в горло и сжал зубы.
Осталось досчитать до десяти, и он медленно, силой заставляя себя выравнять дыхание, пытался успокоить бунтующее тело. Ему плохо, после таблеток иногда бывает и хуже, но от них нельзя отказаться. Отказаться от лечения – значит стать обузой.
Врачи твердили, что проблемы появились из-за общей слабости организма, но Вильгельм не верил. У него обычное тело, может, чуть более хрупкие кости, но в остальном он обычный. Не в теле дело, а в чем-то другом, но в чем именно, он не знал. Вильгельм не пил таблетки пару дней – настолько увлекла работа, из-за которой он не выходил из капсулы. Но что-то внутри него было слишком юно и слабо для тяжелого ума.
Вдруг Вильгельм почувствовал, как жар медленно потек от головы к рукам. Жар тек сначала неспешно, словно прощупывая тело изнутри, а потом быстро, обжигая так, что ни привыкнуть, ни заставить себя не обращать себя внимания на боль, не получалось.
Вильгельм успел схватиться за плед, прежде чем упал на пол, и ткань смягчила удар. Эльгендорф стукнулся головой, и когда смог открыть глаза, перед глазами снова поплыли стулья, кровать, шкаф и клетка с крысой. Чернота Космоса, прежде скрывавшаяся за окном, приближалась.
Вильгельм слышал голоса в голове, ужасные голоса, каждый из которых он знал, но не узнавал. Может быть, это уже когда-то было сказано.
– Только избранный может уничтожить других ради достижения своей цели. Ему подвластно время, Вильгельм. И ты не должен извиняться перед ними!
Вильгельм, сжимая голову руками, затыкая уши, будто это могло помочь скрыться от настойчивых фраз, нашептанных во тьме, которой, может быть, не существовало, попытался подползти к столу, чтобы нажать на кнопку вызова Ульмана, но что-то будто схватило его за ногу и дернуло на себя.
Голоса в голове сменяли друг друга, перемешивая реальность с выдумкой. Перед глазами почернело, и Вильгельм оказался в Космосе.
– Тебе никогда не стать Почитателем! Ты – мелкий, наглый, отвратительный подлиза, который готов все, лишь бы он пропихнул тебя! – шептали голоса в его голове. Вокруг – тьма, и в голове ни капли света. Вильгельм, словно наяву, ощущал, как твердые ботинки ударили ему по ребрам. Он почувствовал, как сломалась кость, как медленно внутри потекло что-то теплое, неощутимое.
Смерти
