— Фильхены! — бросила женщина оборванцам, а затем дерзко взглянула на великана и пренебрежительно произнесла: — Варвар!
Первый раз его так назвали на улице. Несомненно, причиной послужила его внешность, манера одеваться, поведение — такое невозмутимое, неизмеримо горделивое, что на улицах его преследовали, пытаясь унизить.
— Пойдем дальше, — сказал великану его спутник.
— Подожди, — попросил великан.
Он размышлял, почему женщина пошла за ними. Он шагнул к ней — не угрожающе, а просто чтобы оказаться поближе. Она вздрогнула, но не сдвинулась с места. Маленькая шайка оборванцев, которых она оскорбила, отпрянула назад.
Этим движением они напомнили стаю мух, улетающих прочь. Великан поднял руку — только чтобы согнать мух с лица. Он шагнул еще раз.
— Я тебя не боюсь! — заявила женщина. Великан остановился, разглядывая ее. Губы женщины тронула надменная улыбка — улыбка презрения и высокомерия.
Великан понял, что она надеется на преимущества своего пола и своего, несомненно, высокого положения, а также на помощь стражников.
Она стояла на месте.
— Варвар! — прошипела она.
Он ничего не ответил.
Она шла за ними — интересно, почему? Что заставило ее? Ненависть, желание побороть в себе страх, отомстить за разглядывание в упор, любопытство, некий интерес или причина крылась гораздо глубже, и женщина сама лишь смутно чувствовала, что заставляет ее идти вперед — мощная сила, которой она не может противиться, да и не в состоянии противиться в глубине души?
— А ты красавчик, — пренебрежительно заметила она. — Должно быть, простые деревенские девчонки без ума от тебя.
Он не стал объяснять, что в его деревне есть женщины, не слишком отличающиеся от нее, некогда бывшие гражданками Империи, а теперь живущие в страхе перед пинками и ударами хлыстов свободных женщин.
— Зашнуруй свои шкуры! — приказала она.
Его широкая грудь была сильно обнажена, поскольку великан распустил шнуровку. Он приблизился настолько, что мог дотянуться до женщины. Она заметно задрожала, но не отступила. Напротив, заставила себя гордо выпрямиться.
— Я назову тебя обезьяной и варваром, — произнесла она, — а ты все равно не осмелишься ударить меня.
Его рука мелькнула в пощечине, отбросившей женщину к стене. Она медленно обернулась и недоверчиво уставилась на него, стирая кровь с губы. Потом перевела взгляд на стражников.
— Он — гость Империи, — объяснил спутник великана, останавливая стражников.
Великан подошел к женщине и грубо поставил ее перед собой. Ее била дрожь.
— Жарко, — проговорил великан.
Не обращая внимания на удивленные возгласы, протесты стражников, которых сдерживал его спутник, и крики женщины, он обеими руками разорвал до пояса ее одежду.
В таком виде на самых лучших невольничьих торгах выставляли на продажу обнаженных до бедер рабынь. Конечно, обычно женщин показывали совершенно обнаженными, только в цепях и ошейнике, чтобы покупатели сами увидели, за что они платят.
Схватив женщину за запястья, великан силой поставил ее на колени перед собой и внимательно оглядел. Женщина вполне могла бы стать рабыней, решил он, отпуская ее.
Она быстро набросила одежду, плотно запахнувшись в нее, но осталась на коленях, страшась подняться.
— Может быть, мы когда-нибудь встретимся, — сказал великан, — когда у меня будет с собой веревка.
— Ты невоспитанный мужлан, — сказала она.
— Ты тоже не будешь знатной дамой — нагая и с веревкой на шее.
— Ты варвар! — прошептала она.
— Да, — согласился он. — Я — варвар.
Он отвернулся и отошел, оставив женщину стоять на коленях и сжимать разорванную одежду.
Спустя минуту великан и его спутник подошли к краю площади, в центре которой, занимая более пятисот ярдов, располагался дворец, подобный драгоценному камню в оправе стен.
У края площади после обмена паролями и отзывами, краткой церемонии с салютами, эскорт сменился, стража повернула обратно, а великан и его спутник направились ко дворцу в сопровождении дворцовой стражи.
Великан оглянулся. Оборванцы, которые преследовали его, остались вдалеке. Не то, чтобы им было нельзя входить на площадь — невооруженным гражданам Империи это позволялось — просто они предпочли прекратить преследование, вероятно, пресытившись развлечением. Еще дальше у стены был их собрат. Он по-прежнему лежал на мостовой, бесчувственный, в луже собственной крови. Неподалеку стояла женщина, запахнув разодранный лил. Она смотрела вслед великану и его спутнику.
По площади прошел ветер — здесь его не сдерживали здания.
— Тут лучше, — заметил великан.
— Да?
— He так сильно воняет.
— Ветер, — согласился его спутник.
— Да, здесь не так воняет, — вновь с удивлением повторил великан.
Конечно, здесь на воздух могли оказать воздействие ароматные травы, смятые ступнями прохожих. Эти травы ежедневно разбрасывали по улицам в честь пребывания императора. Их запах перекрывал вонь гниющих отбросов, которые во множестве скапливались на улицах города.
— И мух здесь нет, — заметил великан, и добавил: — От той женщины не пахло.
— Да, — кивнул его спутник.
— Все было бы по-другому, — рассуждал великан, — если бы она голой стояла по колени в навозе, со связанными узлом волосами; если бы под угрозой хлыста ей пришлось чистить конюшни.
— Несомненно, — ответил его спутник.
— Но ее можно было бы чисто вымыть и надушить, — размышлял великан.
— Конечно.
— Думаю, скоро она запросила бы работы в хижине, а не в конюшне.
— Да! Да, — подтвердил его спутник.
Великан оглянулся.
— Больше они нас не потревожат, — объяснил спутник. — Приближается время дневной раздачи бесплатного хлеба.
— Я хочу видеть ее, но она уже ушла.
— Забудь о ней.
— Она хорошо сложена, — заметил великан, и его спутник кивнул.
Иногда великан выбирал рабынь, чтобы получить от них здоровое потомство.
На площади журчали фонтаны, повсюду стояли статуи древних почитаемых богов, покровителей Империи.
— Господин! — позвал начальник стражи.
— Идите вперед, — приказал спутник великана.
Группа пересекала площадь, направляясь к дворцу.
Прежний пантеон богов был многочисленным и имел существенные различия даже на имперских планетах. Обычной для Империи была политика терпимости не только ко множеству собственных богов и их поклонников, но и к богам других народов. Это оказало влияние на то, что на многих планетах, у разных народов возникло многобожие. Конечно, существовали более или менее могущественные божки, среди них имелись самые главные, между божками существовало соперничество. Однако когда Империю стали раздирать мятежи и волнения, власти принялись настаивать на принесении присяги своими народами — обычно в виде приношения цветов, лавровых венков, щепотки благовоний, и тому подобного, на алтарь, посвященный гению, или духу Империи. Это совсем не означало, что этот гений, или дух, был божеством. На такие приношения обычно с охотой соглашались народы Империи во всех галактиках, кроме членов раскольничьих сект, на чье нежелание участвовать в церемонии, как правило, смотрели сквозь пальцы.
