Глава 4
— Обратите внимание императора, — раздраженно сказал Юлиан слуге, принесшему шербет, — что его кузен Юлиан Аврелий и Отто, вождь вольфангов, уже давно ждут аудиенции.
— Шербет, господа, — невозмутимо ответил слуга, ставя два бокала на мраморный стол между двумя диванами. По всей комнате были расставлены кресла.
Как только прошел первый час ожидания, Юлиан встал и нервно заходил по комнате.
Отто, которого до сих пор мы называли «великаном», вождь вольфангов, маленького племени вандалов, сидел спиной к стене и лицом к двери, положив ногу на ногу.
Вначале он не стал садиться в кресло, но не потому, что никогда не видел мебели или счел ее неудобной — ведь ему встречались подобные вещи на Тереннии, на Тангаре, на корабле. У него самого были скамейки, резной деревянный трон, табуреты в главной деревне вольфангов, где находилась хижина вождя — большая по размеру, чем другие хижины. Причина, по которой он не стал садиться, состояла в том, что, откинув край шелкового ковра, на котором стояло кресло, он заметил тонкую щель, отделяющую прямоугольный сектор пола — видимо, при включении какого-то механизма кресло уходило вниз вместе с сидящим в нем.
— В комнате есть множество потайных дверей, — раздраженно объяснял Юлиан, — через которые можно выйти, спасаясь от погони или нежелательной встречи; через эти двери могут войти стражники, застав посетителей врасплох, и так далее. Люк под креслом может быть вполне невинным, ведущим к запасной лестнице, или, наоборот, позволяющим войти в комнату. Если хочешь, передвинь кресло.
— Почему ты сердишься? — спросил Отто.
— Терпеть не могу, когда меня заставляют ждать, — ответил Юлиан. Он был одет в мундир офицера имперского флота — белый, с золотым галуном, с тремя пурпурными шнурами у левого плеча, свидетельствующими о знатности его рода, близком родстве с самим императором.
— Простите, господин, — сказал вошедший слуга.
Эти слова только еще сильнее разозлили Юлиана.
— Заметьте, наш приход не был неожиданным, — возразил он.
— Да, господин.
— Аудиенция была назначена заблаговременно.
— Да, господин.
— Мне отлично известно, какое положение занимаю я сам и мой друг, и на какой прием мы вправе рассчитывать.
— Уверяю, император вскоре будет готов увидеться с вами, — ответил слуга.
— Передайте мое неудовольствие третейскому судье, — решительно приказал Юлиан.
Слуга заметно побледнел. Отто решил, что третейский судья, должно быть, важная персона.
— Передайте, — повторил Юлиан.
— Я еще раз напомню моему господину о назначенной аудиенции, — уклонился от прямого ответа слуга.
— Идите.
— Да, господин.
Будучи одним из самых состоятельных людей Империи, потомком патрицианского рода, родственником самого императора, Юлиан, следуя обычаям предков из рода Аврелиев, служил в имперском флоте. Он прошел подготовку и получил звание, как будто был всего лишь тщеславным отпрыском хонестори более низкого происхождения. Юлиан оказался талантливым офицером, ответственно выполнял свои обязанности, оказывал всяческое уважение своим воинским начальникам. Будь он одним из многих безвестных офицеров, он, несомненно, был бы на хорошем счету, пользовался бы заслуженной популярностью и у подчиненных, и у начальства, даже если бы был строг с первыми, предъявляя к ним не меньшие требования, чем к самому себе, и стал бы максимально ответственным и корректным в отношении последних. Однако он был заметной фигурой, принадлежал к роду Аврелиев. Поэтому люди стремились попасть к нему в подчинение, надеясь на продвижение по службе, а старшие офицеры испытывали в отношении него двойственные чувства. Хотя он сам был еще молод и недостаточно опытен, его род входил в число самых высоких в Империи, а положение его самого было таким, какого другой мог бы достигнуть только в браке с членом императорской семьи или после особого приказа самого императора о возведении в ранг патрициев, сопряженного с назначением на доходное место — префекта, казначея, начальника имперской полиции или дворцовой стражи, старшего офицера флота или командира мобильных, пограничных и иных войск. Конечно, к такому подчиненному, как Юлиан, следовало относиться с осторожностью. Вероятно, хитрый и предприимчивый человек мог бы воспользоваться таким случаем для собственного продвижения. Да, иметь такого подчиненного означало одновременно и удачу, и опасность, — постоянное пребывание под наблюдением, как в столице. Слуга вышел из комнаты.
— Ты можешь подвинуть кресло, — повторил Юлиан.
— Чтобы они узнали, что я обнаружил люк? — заметил Отто.
— Они уже знают об этом.
Отто недоуменно воззрился на друга.
— Ты помнишь объективы на корабле? — спросил Юлиан.
— Да. — Отто охотно изучал все устройства корабля, который доставил их на летнюю планету.
Юлиан указал на отверстие в стене — высоко, почти под потолком. Тогда Отто поднялся и сел в кресло прямо под отверстием, скрестив ноги. Теперь он вряд ли находился в зоне обзора.
Вскоре после этого слуга принес незаказанный шербет, быстро оглядел комнату и облегченно вздохнул, увидев Отто. Отто не сомневался, что слуга входил только за тем, чтобы удостовериться в его присутствии.
Первый раз слуга появился, как только друзей провели в эту комнату, что произошло добрых два часа назад, и предложил им на выбор шербет или мороженое.
— Сообщите императору, что мы ждем встречи с ним, — не скрывая раздражения произнес Юлиан. Он злился с того самого момента, когда было нанесено первое оскорбление — у внешних ворот, где слуга спросил, как доложить о посетителях. Аудиенция была назначена заранее. Неужели его не узнали? Разве слугам было неизвестно, кто он такой? Вторым оскорблением Юлиан счел то, что их сразу не провели к императору и не оказали достаточно теплый прием, какой и следовало оказать в отношении родственника императорской семьи. Их проводили в эту комнату и заставили ждать как обычных просителей, подхалимов из провинциального магистрата какой-нибудь отдаленной планеты или послов какой-нибудь незначительной дружественной державы. Слуга принес мороженое. Мороженое в вазах из полупрозрачного кварца рудников Янии, вероятно, принесенное из погребов Аврея, уже растаяло, превратившись в пузыристые лилово-желтые лужицы. Ни Отто, ни Юлиан не дотронулись до него.
Теперь на столе стоял шербет в высоких серебряных бокалах, с серебряными титосами — это слово можно было бы перевести, как «десертные ложечки». Они представляли собой узкие, тонкие пустотелые палочки с плоским расширением на одном конце. Думаю, такой внешний вид оправдывает нашу попытку назвать эти предметы ложками. Добавлю, однако, что через них можно было втягивать жидкость в рот — в этом случае они действовали, как соломинки.
