Долго отсиживались гадхарцы в своих маленьких хижинах с низкими тростниковыми крышами, но, сообразив наконец, что приходит им конец, порешили всем миром срубить чудовищную пальму.
Застучали топоры, полетели щепки. Весь день, светя себе масляными фонарями, мужчины трудились, обливаясь потом от напряжения и страха. Ночью они пили рисовую раку и жевали бетель, с нетерпением дожидаясь утра. Когда же тусклый свет пробился сквозь огромные листья дерева, они отправились к нему и принялись рвать волосы в отчаянии: пальма стояла целехонькой, без единой царапины, даже подросла немного.
Так повторилось и на следующий день, и еще много-много раз. Дерево стояло точно заколдованное. Нашлись люди, которые стали поговаривать, что некий злой демон помогает проклятой пальме и лучше ее не трогать. Другие возражали: если дерево будет и дальше закрывать солнце, им все равно не жить. Так они спорили, но никто больше не осмеливался подойти к кальпаврикше ни днем, ни ночью.
И тут на помощь приготовившимся погибать гадхарцам пришел один деревенский дурачок. Известно, дурачкам все как с гуся вода, и страх им редко ведом. Мать отправила его отнести отцу рисовых лепешек, юнец заблудился и просидел ночь в кустах возле самого пожелайдерева.
— Это все проделки большого свирепого тигра, — сказал он людям, когда нашелся. — Ночью он приходит и зализывает раны на дереве. Он хочет сохранить пальму, потому что под ней темно, а в темноте ему ловчее охотиться.
Удивляясь столь складным речам дурня, его накормили сладкими рисовыми шариками и стали думать, как отвадить тигра. Нашелся человек, предложивший вогнать в ствол несколько ножей, лезвиями наружу. Так и поступили. Когда тигр ночью стал лизать дерево, острая сталь впилась ему в язык и разрезала его на куски. Тигр взвыл от боли и, обливаясь кровью, с ревом кинулся прочь. Больше он там никогда не появлялся.
Кальпаврикша же начала сохнуть, плоды ее сморщились и упали наземь, и вскоре пальма превратилась в обычное дерево, невзрачное и нестрашное. От ее прежних огромных корней осталась только котловина в склоне горы Дейгин. Над княжеством Гадхара вновь засияло солнце, заколосились поля, налились соком луговые травы. И жители вернулись к повседневным трудам и заботам, славя Индру, Асура и Катара.
Заканчивая свою повесть, баронский сын едва ворочал языком — три меха крепчайшего лианового настоя опустели к тому времени.
— Вендийцы глупы, — заключил Рогар, грозя кулаком в пространство, — такое дерево загубили… А могли бы владеть миром!
— Глупы, — согласился киммериец, в глазах которого уже плясали зеленые эльфы, — надо было сожрать орехи и возжелать могущества.
— И еще вендийцы трусливы, — разливая вино по бороде возгласил баронский сын, — что бы сделали мы, тауранцы, с тем тигром? Мы бы пошли и разрубили его на куски.
— А мы, киммерийцы, вырезали бы ему печень и скормили собакам, — добавил Конан.
Страж кальпаврикши уставился на северянина немигающим взглядом, в бороде его блеснули оскаленные зубы.
— А знаешь ли, варвар, кем был тот тигр? — спросил он.
— Он был хищным полосатым зверем, — предположил Конан и потянулся через стол за мехом.
— Он был самой Хали, принявшей образ хищного полосатого зверя, — возгласил Рогар. — Она умеет обращаться в разных тварей. В кобру, например. На кого эта кобра глянет, тому, точно, конец. Но в тот раз Хали приняла облик тигра, чтобы лизать дерево. Потому Богиню Смерти изображают иногда с разрезанным языком.
— Выпьем за ее язык, — сказал Конан.
— Ты святотатствуешь, — сказал сын барона, — я буду с тобой биться. Ты меня убьешь. Мне надоела эта дыра. Хочу в Сады Индры, к небесным девам.
— Я не стану тебя убивать ради какого-то недозрелого ореха, — запротестовал киммериец. — Потом, мы еще не все допили.
— Святотатствуешь, — повторил Рогар. — Золотой Плод, хоть и невзрачен с виду и вызревает раз в десять лет, желание исполнить может. Правда, не сразу. Его надобно съесть, а через три дня встать лицом к статуе Богини Смерти и громко что-нибудь возжелать.
— Почему через три дня? — спросил Конан, оторвавшись от меха.
— Ну, можно через один или пять, но не более седьмицы. На восьмой день действие плода заканчивается.
— А жрецы чего же им не воспользуются? Или желаний нет?
— Да кто их знает, — хохотнул тауранец, — сдается мне, у них давно все отсохло, кроме носов горбатых.
Он помрачнел, прикончил содержимое четвертого меха, потом сказал:
— Не люблю я их. Знаешь что, киммериец, давай сорвем Золотой Плод и попробуем унести ноги — может, вдвоем получится. Подаришь его своей Жазмине, будете жить счастливо и умрете в один день. А я отправлюсь в Тауран с наследством разбираться — пусть Сады Индры провалятся в Нижний Мир вместе со всеми своими девами…
Предложение пришлось Конану по душе.
— Ты говоришь, как муж чести, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — А то наплел чепухи всякой… Что же касается Деви — говорят, боги сомневаются в двух вещах: охотничьих рассказах и верности женщины. Не затем ли она отправила меня на гору Дейгин, чтобы навсегда избавиться от ненужного соперника своей власти? Мне расхотелось возвращаться в Айодхью. И зачем тебе Тауран? Отправимся в Коф: дошли до меня слухи, принц Альмурик отчаянных парней набирает. А сейчас пошли за орехом, хвост Нергала в задницу твоим горбоносым!
ГЛАВА 3. Косогор. Добыча якшей
небе кружили большие черные птицы. Они то взмывали вверх, то снова опускались, широко распластав острые крылья.
Конан тряхнул головой и увидел дырявую тень пальмового листа на пыльном щебне. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, а на его коленях поблескивал бугристой кожурой Золотой Плод. Сильно болело плечо.
Из мутных глубин памяти неохотно всплывали воспоминания. Они рубились с Рогаром, рубились жестоко и яростно. Меч киммерийца лежал рядом, клинок его был зазубрен. О боги, чем же закончилась эта схватка?
Проклятое лиановое вино!
Варвар огляделся: котловина была пуста, дом Хранителя чернел провалами окон, дверь открыта. Тишина.
Горбоносые унесли безжизненное тело баронского сына, это он помнил. Был ли Рогар убит? На мече нет крови, в голове бухает тупое било…
Плохое вино, плохое место.
Варвар сунул оказавшийся неожиданно тяжелым орех в кожаную сумку на поясе, поднялся и размял затекшие мускулы. Птицы висели над головой, внимательно наблюдая за человеком.
Да, он теперь Хранитель! О том объявил тощий жрец, после того как Рогар ударился головой о ствол кальпаврикши и рухнул возле корней дерева. Приложился он мощно: ствол содрогнулся, и Плод Желаний золотистой искрой сорвался вниз.
