поверхность уже шкурой своей покрытой ледышками с фиолетовым отблеском. И мы оттуда со всех пропеллеров рванули. Облака, как живые надвинулись и почернели. Но поздно было удирать, тварь нас заметила. Из шкуры её бутоны выросли сотнями, а из них вылупились шары, льдинами словно ежи истыканные. И всё это за секунды, братцы.
От его рассказа у меня волосы дыбом. А мужчина продолжает уже с дёргающимся в нервных тиках лицом:
— Я сразу смекнул, что это тварь адова, какая бед больше прочего принесла нам. О какой знают, но никогда не видели.
— Шрапнельщик, — выдавил Азаров. — Не думал, что он Фиолетовый.
— Он по нам долбанул мелкой дробью, а остальное на берег полетело, — дальше излагает лётчик. — Пол экипажа сразу полегло, но газ не взорвался. Мы стали его быстро терять вместе с высотой. Братцы прыгать начали за борт, а я промедлил. Но это меня и спасло. Я слышал, как они кричат настигнутые тварями, как хрустят их кости. И вылезти побоялся, когда кабина ещё заполнялась водой. Выплывал уже со дна через бойницу, и каким чудом вообще сумел, не знаю. Бог спас.
— Бог спас, — согласился и Фёдор. Но как–то очень даже спокойно.
Это у нас мурашки по телам играют, и костёр уже не греет.
— Наливай скорее, — раздалось сварливое от моряка с «Ослябя».
* * *
20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.
28 июня 1905 года по старому календарю. Среда.
Я стоял часовым на левом мысе, когда прибыл, наконец, наш командир эскадрона. Он два дня пробыл в штабе, и за это время к нам потекло хорошее снабжение. Паёк, боеприпасы, ещё четыре пулемёта и новые лошади. А также пятнадцать молодых гусар, которые прибыли из Хабаровска на поезде этим же днём.
Ещё в боях не побывавшие, с задорными взглядами, встречены были с распростёртыми объятиями.
После смены с поста меня вызвали к ротмистру в командный блиндаж, который находится за территорией моего Поместья у речки в низине. Видимо, специально построили штаб эскадрона там, чтоб шрапнелью не накрыло.
Гусара за мной прислали щуплого. Это посыльный, вечно шныряет и всех ротмистру сдаёт. Землянка у Грибоедова большая, и командный состав эскадрона легко поместился. Заместители и взводные, весь не занятый офицерский корпус здесь. Прапорщик Азаров перебинтованный тоже встречает с кривой улыбкой. Командиры выстроились в одну шеренгу вдоль бревенчатой стены, только меня и ждут.
— Разрешите войти, товарищ ротмистр! — Спрашиваю, сунувшись в проём.
— Заходите, товарищ поручик, только вас и ждём, — выдаёт Грибоедов с иронией, поднимается из–за стола, заваленного всяким, и выходит к строю с рулоном в руке.
В груди волнение затаилось ещё по дороге. А теперь аж сердце заколотилось. Делаю три строевых шага к командиру, как положено. Руку к козырьку:
— Товарищ ротмистр, корнет Сабуров по вашему приказанию прибыл! — Чеканю.
Ротмистр делает жест, чтоб встал лицом к строю.
Что и делаю затаив дыхание. Но уже по лицам собравшихся понимаю, ругать не собираются.
Командир продирает горло, глядя на меня в пол–оборота. И начинает приподнято:
— Наш молодой и горячий офицер Сабуров Андрей Константинович — первый гусар в истории Шестого хабаровского гусарского полка, кто в штыковую атаку пошёл на голубого оргалида.
В строю засмеялись по–доброму. Некоторые даже захлопали.
Но ротмистр приподнял палец, и снова наступила тишина.
— Да и побил–таки тварь поганую, — продолжил приподнято. — Спас лётчиков и выбрался из лап целой стаи нелюдей живым и невредимым. Это подвиг, товарищ Сабуров. Который не может остаться незамеченным. Посему слушай приказ комполка!
С этими словами развернул рулон и стал зачитывать торжественно…
Досрочно дали мне звание «поручик», ротмистр вручил погоны! А я было подумал, что он оговорился вначале.
Кроме того, вручили наградную саблю. Острую, что бритва. И премию десять рублей.
— Служу Российской империи! — Отчеканил гордо.
— Ну в рамках своих полномочий, что могли, — развёл в конце руками ротмистр и подмигнул. — Ходатайство в Иркутск ещё отправили. Так что князь, месяца через два, если пошевелится канцелярия его величества, будет ещё и орден в придачу.
Кивнул. А что тут скажешь? Никогда бы не подумал, что буду так рад наградам.
— Разрешаю обмыть, как с вахты сменитесь, — добавил командир. — Но в меру.
Вернулся в караул. И настроение приподнятое схлынуло тут же. Завтра павших товарищей поедут хоронить. Пожжённые тела до сих пор довозят.
Темень надвинулась быстро, и в полночь я на пост заступил. На левый, широкий мыс, который к воде поближе, чем правый.
В море огни одинокого броненосца, на которые я смотрю с замиранием в сердце. Ведь если что–то пойдёт не так, по огням всё станет понятно. С неба доносятся звуки пропеллеров дирижабля, похоже, они в связке.
Поредело охранение заливов. Броненосцы на ремонт встали. Сейчас самое время вдарить. Как хочется верить, что у тварей сил больше нет.
Но пулемёт наш на посту наготове стоит. Уже и лента заряжена да вода в резервуар залита.
Из головы не выходит рассказ лётчика, который девушку и касатку видел, превратившуюся в Фиолетового оргалида «Шрапнельщика». А что если касатка не съела пловчиху?
Мысль безумная в голову пришла. Раз люди пилотируют мехаров, возможно ли чтобы люди пилотировали и оргалидов? Не всех, допустим Фиолетовых, которые и отличаются своей редкостью, силой и живучестью.
Почему под ледяной бронёй не может скрываться механизм?
Может некая девушка, шпионящая в интересах нашего врага, решила вплавь добраться до своей боевой машины, воссоединиться с ней на море, чтоб было как можно меньше свидетелей? А что если у оргалидов тоже есть свои мехары?
Похоже на бред сумасшедшего.
Но если за всем стоят люди… это в какой–то мере даже страшнее.
Волны тихо плещутся, море почерневшее теперь видится зловещим. Раз мы не убили Фиолетового, значит, что он всё ещё где–то здесь. Выжидает. Или готовит новый удар. А может
