Пуантенская провинция.
Пыльная дорога с двумя глубоко выбитыми колеями тянулась вдоль склона пологого холма, засаженного виноградниками и разбитого на множество маленьких участков. Резные листья колыхались под ветром, под ними скрывались наливающиеся соком грозди — черные, темно-лиловые и пурпурные. Извивающийся тракт постепенно поднимался все выше, и где-то к середине дня путешественники должны были заметить отблеск солнца на шпиле донжона в замке Орволан.
Круг замкнулся, думала баронетта диа Мон-брон. Почти луну назад мы выехали из Тарантии, полные радужных надежд и счастливые, как вырвавшиеся на огромный луг жеребята. Теперь я снова возвращаюсь сюда, в Орволан, растеряв неведомо где всех своих попутчиков и друзей, в сопровождении правителя страны, везя с собой удивительной силы и могущества вещицу, которой давно полагалось оставить этот мир и с которой никто не может справиться. Для полноты картины в громыхающей следом повозке лежит гроб, и, судя по всем приметам, в Холмах над Хоротом и вокруг них собираются грозовые облака, могущие разразиться в лучшем случае затяжными политическими скандалами, а в худшем — небольшой войной.
Идея с повозкой и гробом принадлежала Его Аквилонскому величеству и посетила его минувшей ночью, когда доподлинно выяснилось: Хасти не в силах не только самостоятельно сделать пару шагов или взобраться на лошадь, но даже шевельнуть рукой. Ожидаемых улучшений в состоянии рабирийского мага не наступило, напротив — с каждым уходящим мгновением ему становилось все хуже и хуже. Он словно бы удалялся куда-то вглубь себя, превращаясь из живого человека в подобие каменного надгробия на могиле, бессмысленно пялившегося единственным застывшим зрачком в низкий грязный потолок дешевой гостиничной комнаты. Варвар и Айлэ диа Монброн, сменяя друг друга, сидели рядом с ним, вслушиваясь в медленное, тяжелое дыхание, свидетельствовавшее о том, что Хасти пока еще оставался среди живущих.
Незадолго до рассвета магик заговорил — очень тихо, но довольно внятно. Конан, которому как раз выпала очередь бдеть подле рабирийца, толкнул прикорнувшую девушку, немедля вскочившую на ноги, и они вдвоем стали слушать.
— Скоро я усну, — слова просачивались медленно, преодолевая сопротивление не желавшего ворочаться языка. — Не пугайтесь, если стану похож на мертвого. Так мне проще сохранять в себе жизнь — не отвлекаясь ни на что иное. Должно быть, меня настигли давние счеты… Бас-тиан отомстил напоследок… или кто-то иной… Не к добру я опять встретился с Камнем… Мне нужно в Рабиры, в мою магическую школу — тогда я наверняка сумею вернуться… Отвезите меня туда, если сможете… Вуаль Мрака развеется через день — помните об этом…
— Как же нам теперь поступить? — робко спросила девица Монброн, когда спустя три четверти колокола очевидные признаки жизни покинули рабирийского мага. — Его никак нельзя бросать здесь, но я не представляю, как доставить его в Холмы…
— Зато я представляю, — оборвал ее Конан.
— Раз он теперь навроде покойника, то пусть путешествует, как положено мертвецам. Отыщем ближайшую лавку гробовщика, купим подходящую домовину, назовемся ближайшими родственниками усопшего и повезем тело к месту захоронения. То бишь в Орволан.
— А Хасти не обидится? — вырвалось у Айлэ.
— И еще — можно ли вынести труп из таверны, не попавшись на глаза трактирщику, любопытным постояльцам или стражникам на улице?
Замысел в конечном счете удался, чему весьма способствовали щедро раздаваемые направо и налево звонкие подношения. Хозяин «Дома у реки» оказался настолько щедр, что даже одолжил гостям тачку, на которой гроб с телом доставили к причалам. Там возникло новое затруднение: речники не горели желанием принимать на борт мертвеца, и только трехкратное увеличение платы за переправу убедило их, что гроб с равным успехом можно считать таким же обыденным грузом, как мешки зерна или увесистые тюки с шерстью.
В поселке на левом берегу Хорота баронетте и ее сопровождающему удалось нанять телегу с возницей, подрядившимся за полсотни серебряных сестерциев доставить мрачную поклажу к воротам пограничного замка на высокой скале. Возчик заикнулся было спросить, кто занимает длинный поместительный ящик из сосновых досок, обитый черным крепом, но, глянув на печальную девушку и мрачного седого гиганта варварского обличья, тут же вспомнил мудрую поговорку касательно того, что излишнее любопытство не доводит до добра. Общими усилиями гроб взгромоздили на повозку и пара мулов бойко застучала длинными копытцами по тракту.
Сплетники в таверне на правом берегу Хорота оказались правы — мирную Пуантенскую провинцию наводнили военные отряды, числом по три-пять десятков человек. Несколько раз путникам пришлось ждать на обочине, пропуская верховых под стягами с изображением трех леопардов или вымпелами цветов подданных герцога. Однажды их остановил выскочивший из-за поворота дороги конный разъезд, пожелав узнать, кто они такие и куда держат путь. Осмотрев подорожные и выслушав душещипательную историю о павшем в дальних краях былом соратнике Золотого Леопарда, завещавшем похоронить себя подле стен Орволана, гвардейцы недоверчиво переглянулись, но все-таки разрешили ехать дальше, указав кратчайшую дорогу — через посадки оливковых деревьев, по гребню цепи холмов и вниз в лесистую долину.
Охристую скалу, горделиво взметнувшуюся над окрестностями, первой заметила Айлэ, с облегчением признав места, по которым они проезжали в середине прошлой луны. Крепость цвета светлого золота произвела впечатление даже на видавшего виды повелителя Аквилонии. Он придержал коня и какое-то время пристально разглядывал парящие над курчавой лесной зеленью бастионы горной цитадели. Баронетте очень хотелось узнать, о чем думает ее спутник, и чуть позже, когда кони вновь затопали по потрескавшемуся от жары известняку, она решилась спросить: не связывают ли… э-э… Коннахта с этим краем некие личные воспоминания?
— Я видел Орволан только в руинах, но слышал уйму преданий о том, какая это была великая крепость, — рассеянно отозвался варвар. — Между прочим, ты и Хасти обмолвились, якобы Леопард, помчавшись вас спасать, оставил заправлять делами в провинции свою благоверную?
— Точно не знаю, но скорее всего так, — кивнула девица Монброн.
— Скверно, — киммериец негромко засвистел сквозь зубы и пояснил: — Адалаис имеет привычку настолько все запутывать, что никто не в силах понять — чего, собственно, она добивается. А уж если она решила о чем-то умолчать, из нее клещами слова не вытянешь. Спорим, госпожа Эйкар ничуть не обрадуется нашему появлению?
