Шаман с виноватым видом сидел у костра и тихонько скулил какую-то печальную песню. Через него бог передал свою волю.
– Степной Орел хотел помочь племени, – сказал Старейший. – И поступил правильно. Но обидел бога. Бог велел убить Степного Орла. Мы не пролили ни капли крови своего соплеменника. Как велит нам закон. Бог повелел убить, но он не может запретить нам похоронить Степного Орла по обычаям предков, как великого воина.
Шаман заплакал.
– Ничего личного, – сквозь слезы пробормотал шаман, – так захотел бог.
Похороны были назначены на завтра. Посланцы к другим племенам и родам уже отправились. Пригласили на тризну и Беса с Бродягой.
Бес извинился и сказал, что по воле бога они должны немедленно отправляться в город за стеной. И попросил, чтобы Орлы их вроде как пленили и продали горожанам в рабство.
Вождь возмутился. Вождь вообще хотел обидеться. Пленить и продать гостей? Тех, кому были обещаны защита и покой? Тех, кто был друзьями Степного Орла? Шаман даже плакать перестал от такого нарушения обычая и закона.
Пришлось искать выход. И выход был найден.
Гости поблагодарили хозяев за гостеприимство, сели на подаренных коней и отправились в сопровождении десятка воинов к границе земли Орлов. Затемно они успели пересечь границу, попрощаться – и затемно же вернуться на землю Орлов.
– Кто посмел въехать на нашу землю? – грозно вскричал старший почетного караула.
Десять воинов поехали навстречу неизвестным, старательно не узнавая их в темноте.
– Никто не смеет меня останавливать, – сказал Бес.
На него, с двух шагов, аккуратно набросили волосяную веревку. Еще одну петлю набросили на Бродягу. Веревка была колючая и пахла мочой и потом.
– Вы наша добыча! – вскричал десятник так, чтобы услышали боги и духи предков. – И мы вас теперь продадим…
– В Семивратье, – подсказал Бес.
– Да, – подтвердил десятник. – Туда.
И к утру два раба уже были проданы в город. А к вечеру были выкуплены царицей и зачислены в пополнение войска. Все получилось как нельзя лучше, но Бес все никак не мог понять – зачем.
Он пытался выяснить это у Бродяги все дни до отплытия. В первую ночевку он продолжил попытки.
– Хочешь вычислить Разрушителя? – шепотом спросил Бес.
– Да, – коротко ответил Бродяга.
– Как? Все же знают – там нет сейчас никакого бога. И Мастер твой подтвердил. Будешь ждать возле Проклятого города? Ты учуешь, если появится бог, но ведь ты его все равно не узнаешь с такого расстояния. А дожидаться в самом городе… Они же там всех пленных сразу приносят в жертву. Ты все обдумал?
– Не прижимайся ко мне, – сказал Бродяга, – что люди подумают…
Бес выругался.
Из полумрака кто-то немедленно пообещал ему загнать в рот чопик, если он не перестанет ругаться на корабле. И если кормчий его за борт не выбросит, то уж они, опытные моряки, точно отправят его к Морскому богу. Мать твою так.
Крюк прикрикнул с кормы, что сейчас все особо умные, мать их через весло, пойдут плавать со связанными руками. И, вашу бабушку, если сейчас не прекратится ругань, так ее перетак, то он, блин, за себя не отвечает, якорь ему в ухо.
Первым засмеялся именно Бес. Потом засмеялись все остальные.
– Какого хрена ты прицепился к мужику, Блоха? – спросили у поднявшего крик.
– У нас в деревне, – пояснил Блоха, – ругаться в море не разрешают.
– Это в какой деревне? – поинтересовался Щука.
– В Селюках, – пояснил Блоха.
– А у них в Селюках носят головы в руках, – дежурно пошутил Щенок.
И все снова засмеялись. Кто-то вспомнил еще пару прибауток, менее приличного характера. Из них получалось, что в Селюках носят в руках самые разнообразные вещи и предметы. И части тела. Понятное дело – Селюки. Моряки из Селюков! Тоже мне, знатоки морского закона.
Ругаться в море, да еще по матери, это, типа, от земли отказываться, за своего в море сойти. Типа, я свой, вроде кита или тюленя. И не хрен меня бояться. И ловись, рыбка, большая и маленькая.
– А еще говорят, что демона, скажем, или еще какого урода можно хорошим заворотом смутить, а то и отогнать, – вспомнил Щенок.
– Это если лесного или в пещере, – со знанием дела сказал кто-то из рыбаков.
– Спать, – приказал Крюк.
С берега вдруг послышался громкий свист. Потом еще один. И мелькнул вдруг огонек на горе.
– Твою мать, – сказал с чувством Крюк. Рыбаки, те, что поопытнее, согласились, что да, что твою мать, что этого только не хватало. Это ж пираты, сучье племя, здесь обитают. Или засаду устроили. Если б корабль один был, да еще торговый, без воинов, то к утру уже всю команду и пассажиров перетопили бы, а корабль увели.
– Это свободно, – горячился Горластый. – Это они всегда так, знак подают. Если на корабль затесался ихний человек, то он теперь мог бы или канаты подрезать, или там еще дно пробуравить. А то – часового прирезать да факелом знак подать.
На соседних с «Голубем» кораблях началось какое-то движение.
– Посты удваивают, что ли? – Щука попытался рассмотреть, но не получилось.
Темно.
– А они с берега нападают или с моря? – шепотом спросил Щенок.
– Откуда решат. – Горластый вытащил из ножен длинный широкий нож для разделки рыбы и воткнул его в лавку возле себя. – Ежели они с лодками, то с берега. Если с галеры, то с моря. А могут и оттуда, и оттуда. Как Одноглазый решит.
– Одноглазого так и не поймали, – сказал кто-то из ополченцев.
Ветер с берега усилился. В снастях свистело, огонь факелов рвало так, что казалось, еще немного – и огонь улетит прочь, как лепесток диковинного цветка.
Часовой на корме «Голубя» попытался заслонить факел от ветра куском парусины.
– Руки поотрываю! – крикнул Крюк. – Пожар решил устроить!
– Так ведь, – часовой еще раз поднял парусину, – погасит факел.
– Или корабль запалит, – сказал Щука. – Все радость и развлечение.
На кораблях начали гаснуть факелы.
– Туши, блин, – приказал Крюк. – В горшках огонь держать возле факелов. А вы, рыбьи дети, смотрите в оба.
Бродяга лежал неподвижно, словно спал.
– Спишь? – спросил Бес.
– Нет. Не могу.
– А что так? Боги, я слышал, спят. Или нет?
– Спят, – сказал Бродяга. – И я раньше спал, до Бездны. А сейчас…
Темнота. Боль. Ужас. Бездна.
– Я боюсь уснуть, – сказал Бродяга.
– Что? – не поверил своим ушам Бес.
– Боюсь. Уснуть, – повторил Бродяга. – Мне иногда кажется, что всего этого нет. Нету. И все, что происходит сейчас с нами, мне только мерещится. И поэтому все это кажется таким бессмысленным и нелогичным. Такое невозможно. Не могло все так перемешаться – боги, люди, демоны, ты, я… Это снова Бездна. Еще одна пытка.
