Чангэ решил, что похлёбка не удалась, и поспешил утешить Шу Э:
– Невкусно? Можно попросить кого-то из людей приготовить то, что тебе по вкусу.
– Нет, – со вздохом сказала Шу Э, – очень даже вкусно. Но мне невесело. Я не привыкла есть одна. Аппетит пропадает, когда ешь в одиночку.
Она быстро наполнила вторую чашку и с умоляющим видом протянула её Чангэ.
– Но я… – начал и не договорил Чангэ. Пахло вкусно, он почти физически ощутил пустоту желудка.
– Просто держи её в руках и делай вид, что ешь. Я ведь знаю, что ты почти ничего не ешь, кроме риса. Не стоит идти ради меня на такие жертвы…
Лицо Чангэ на долю секунды исказилось.
– Жертвы? – прошептал он.
Шу Э ради него лишилась зрения и был изгнана в мир смертных навеки. Разве можно сравнить это с чашкой похлёбки? Но Шу Э, видимо, была другого мнения.
Чангэ решительно взял у неё чашку и стал есть. Шу Э спрятала улыбку в углу рта. Похлёбка оказалась на удивление вкусной. Быть может, потому что он несколько тысяч лет не ел ничего подобного? В горле у Чангэ появился комок, он с трудом сглотнул его, прикрыл рот ладонью.
– Не заставляй себя, – с тревогой сказала Шу Э, снова кладя ладонь ему на руку.
Чангэ покачал головой:
– Нет, не это… Я…
Он закрыл лицо ладонями и какое-то время сидел так. Шу Э мучилась неизвестностью и уже жалела, что обманом заставила Чангэ есть смертную еду.
– Чангэ… – с болью сказала Шу Э.
Чангэ наконец отвёл руки от лица, по его лицу промелькнула тень улыбки.
«Плохим даосом я был и до этого», – подумал он, вновь беря чашку в руки.
– Никогда не ел ничего вкуснее, – признался он, поглядев на Шу Э и улыбаясь уже явственнее.
– Даже в Небесном дворце? – недоверчиво уточнила Шу Э.
– Хм… я уже довольно смутно помню жизнь в Небесном дворце, – неопределённо отозвался Чангэ, – но могу сказать, что мои вкусовые предпочтения не изменились с тех пор.
Он помнил больше, чем ему хотелось бы. Плохие воспоминания сложнее изгладить из памяти. Но говорить ему об этом не хотелось.
– И ты не сожалеешь? – осторожно спросила Шу Э. – О том, что не сможешь вернуться?
– Мне нравится мир смертных, – покачал головой Чангэ и, улыбнувшись, добавил: – А теперь я не променял бы его и на тысячу небесных дворцов.
– Почему? – удивилась Шу Э.
– В мир смертных же тебя изгнали на веки вечные, – ответил Чангэ, продолжая улыбаться. – Эти «веки вечные» тебе придётся провести в компании одного плохого даоса, хочешь ты того или нет.
[307] Безмятежные дни в Синхэ
Чангэ сосредоточенно разглядывал коконы шелкопряда, выбирая подходящие два: небольшие, правильной формы – и опуская ненадолго в тёплый травяной отвар, чтобы они пропитались им и чуть набухли. Шу Э послушно сидела подле него и ждала.
Кровь из глазниц литься уже перестала, но всё ещё просачивалась, и Чангэ менял коконы шелкопряда раз в несколько дней, тщательно следя, чтобы они всегда были чистые и достаточно влажные. Особой необходимости в этом не было, но Чангэ и слушать ничего не хотел, поэтому Шу Э перестала возражать.
– Готово, – сказал Чангэ, завязывая ей глаза чистой лентой.
Шу Э привычным жестом поправила её, сдвигая чуть иначе, как ей было удобнее, и широко улыбнулась, незаметно скармливая теням старую повязку. Ей не хотелось, чтобы Чангэ возился со стиркой, как тот всегда порывался. Чангэ поискал глазами, ничего не нашёл и укоризненно посмотрел на Шу Э. Та улыбнулась ещё шире. Чангэ вздохнул, взял миску с травяным отваром и вышел на улицу.
Дни текли один за другим. Деревня Синхэ потихоньку оживала. Как и предсказывал Юн Гуань, выжило всего полторы сотни человек, но опустевшие дома недолго стояли пустыми: люди расселились в них, кое-кто привёл родню из других деревень, а кто-то пришёл без приглашения и занял оставшиеся дома. Люди всегда, как муравьи, заполняли появляющиеся пустоты.
Люди Шу Э прямо-таки обожали! Будь их воля, они бы заваливали её подарками каждый день, но Чангэ в этом проявил упорство – или упрямство? – и распорядился, чтобы в Речном храме приношения оставляли лишь раз в семь дней, как и полагалось обрядами. Люди, страшно недовольные, вынуждены были подчиниться. Но это не мешало им, впрочем, тайком оставлять провизию для даоса и его духа-помощника у порога хижины и никогда при этом не попадаться.
Шу Э знала, чьих это рук дело, поскольку люди приходили в потёмках, пока даос спал, а тени не спят никогда, но старательно изумлялась при каждом обнаружении подкинутых овощей или рыбы и звала Чангэ посмотреть. Всё принесённое Шу Э, разумеется, забирала и распоряжалась этим по своему усмотрению, то бишь готовила для них с Чангэ, а если уж начистоту, то для Чангэ, еду.
Чангэ давно подозревал, что его дурачат, но… Если это радует Шу Э, почему бы и не подыграть?
Хорошее питание пошло Чангэ на пользу, он вошёл в силу. Барьер, который он расставил над деревней Синхэ, окреп, и теперь злые духи, которые в мире смертных были не слишком сильны, если спрашивать мнения такого эксперта, как Шу Э, не могли пробраться в деревню и напакостить.
Иногда приходили люди из других мест и звали Чангэ на помощь, и он никогда им не отказывал. Шу Э поначалу терпеливо ждала его возвращения, потом объявила, что ей это не нравится, и приставила к Чангэ несколько теней, которые использовала сама для перемещения в пространстве. Чангэ попытался возражать, но Шу Э была непреклонна: «Только сапоги стаптываешь и время теряешь! А тени в считанные минуты доставят тебя куда нужно».
Чангэ не нравилось проваливаться в тени, внутри его всегда охватывало какое-то тревожное чувство, но такой способ перемещения в самом деле был удобен, хоть и порождал слухи, которые были недалеко от истины.
Если раньше о Чангэ болтали, что он родом из столицы и самого высокого происхождения, то теперь заговорили, что он сродни богам и спустился в мир смертных с Небес, чтобы охранять его от Скверны.
Шу Э старалась держаться в тени и не проявляла каких-то сверхспособностей. Она старательно изображала духа-помощника, и люди решили, что духи-помощники готовят еду, стирают одежду, подметают двор, ходят с заплечной корзиной за хворостом и лекарственными травами и гоняют даосов, чтобы те не забывали есть, умываться и переодеваться, если одеяния испачкаются.
Люди были Шу Э любопытны. Они охотно учили её ловить рыбу, различать сорняки и полезные злаки, использовать песок и камни для стирки, зашивать прорехи так, чтобы заплаты не были заметны… Шу Э прекрасно умела всё это делать с помощью теней, и получалось гораздо лучше, чем у людей, но она пробовала их несовершенные методы интереса ради.
Починять одежду ей не понравилось, поскольку она исколола все пальцы, а вот рыбалка пришлась по вкусу. Но рыбёшки на удочку ловились мелкие, а тенями можно было поймать хоть Царь-рыбу, так что Шу Э скоро забросила и рыбалку. Она вообще не любила разлучаться с Чангэ и всегда держалась с ним рядом, за исключением тех случаев, когда Чангэ уходил изгонять злых духов.
Чангэ был счастлив как никогда. Дни проходили безмятежно, ночи пролетали на одном дыхании. Сладостное послевкусие этих ночей безраздельно владело и его телом, и его сердцем. Под водопадом он медитировал теперь редко, только когда предстояло изгонять злых духов. Ему хватало обычных культивационных тренировок, Ци пребывала в состоянии умиротворённого покоя. Засыпая и просыпаясь в объятиях Шу Э, он чувствовал, что это и есть его абсолют. Ему ничего больше не было нужно.
Шу Э очень чутко чувствовала его настроение и всегда заботилась, чтобы Чангэ лишний раз не утруждал себя чем бы то ни было.
«Духи-помощники только тем и занимаются, что облегчают жизнь своим хозяевам», – важно объявила Шу Э, когда Чангэ что-то пытался возразить на это.
Ей доставляло удовольствие притворяться духом-помощником и угождать Чангэ даже в мелочах. Чангэ сдался, переспорить Шу Э было невозможно, к тому же она играла нечестно: стоило Чангэ заупрямиться, она попросту сбрасывала с себя одеяние, а Чангэ не мог устоять перед этим красивым, практически совершенным телом, так беззастенчиво отдающимся в его власть. Спор превращался в любовные забавы, и зачастую Чангэ попросту забывал, что они о чём-то спорили.
