– Ещё?
– Заглянуть в его раскосые чёрные глаза. До самого донышка.
– Ещё?
– Ну, не знаю… – задумалась шаманка. – А, вспомнила! Пророчество сделать о молодом степном хане. То есть, о его дальнейшей жизни и Судьбе… Правильно?
– Верно излагаешь, – подтвердил сотник. – Так, приступай, старая. Чего же ты ждёшь?
– Жду, когда ты, кривоногий молодец, выйдешь из юрты. Кстати, переставь масляные светильники поближе к хану.
– Не понял…
– Так надо, – нахмурилась старуха. – Пророчества, они не любят лишних ушей. Со мной должен остаться только тот, кому я нужна… Светильники-то переставь.
– Но, ведь…
– Выйди, О-чой, – велел Чингиз. – Выйди и не обижайся. Так надо.
– Хорошо, выйду. Только светильники переставлю…
Когда они остались одни, шаманка подошла к своему кожаному мешку и, предварительно дёрнув за тонкий шнурок, извлекла на белый свет плоский берестяной туесок. После этого она, кряхтя, присела на корточки напротив Чингиза и, резко вскинув седую голову, заглянула ему в лицо.
«Какие у неё потрясающе-красивые глаза! – мысленно восхитился Чингиз. – Молодые, ярко-зелёные, насмешливые…»
Пристроив туесок на полу рядом с собой, старуха попросила:
– Дай-ка мне ладонь, степной хан… Да не ту, глупый, левую. Сейчас посмотрим на твой Путь…
Минут пять-шесть поглазев на ладонь Чингиза, шаманка, задумчиво покачав вшивой и седоволосой головой, сообщила:
– Непростой ты человек, молодой степной хан. Намучаюсь я с тобой. Ох, намучаюсь… Ладно, поступим по-другому.
Она, сняв крышку, принялась доставать из берестяной коробочки самые различные предметы: скляночки, баночки, связки птичьих перьев, сушёных лягушек, крылья летучих мышей, клыки неизвестных зверей…
Часа два старуха колдовала над Чингизом – заставляла глотать всякие горькие и сладкие снадобья, рисовала на его безволосой груди – остриём чёрного клыка – хитрые узоры, заставляла нюхать змеиные головы, махала перед его лицом – словно китайским веером – крыльями летучих мышей, ну, и так далее…
В конце концов, она сдалась и, монотонно бормоча под нос грязные ругательства, принялась складывать магические причиндалы обратно в берестяной туесок.
– Всё так безнадёжно? – спросил Чингиз.
– Не знаю, – пробурчала шаманка. – Извини, но пока ничего не получается. Непростой ты человек, степной хан…
– Ты уже это говорила, старая карга. Не стоит повторять одно и то же по многу раз. Могу обидеться.
– Хорошо, не буду. Извини.
– И ты извини. За – «каргу».
– Ханам не пристало – извиняться…
– Хочу – и извиняюсь! – вновь рассердился Чингиз. – Моё дело. Насквозь ханское… Говори толком, старая. Что ещё можно сделать?
– Надо камлать, – лукаво подмигнула шаманка. – Знаешь, светлоликий, что это такое?
– Наслышан. Но, ни разу не видел. То есть, не участвовал.
– И увидишь. И поучаствуешь.
– Когда?
– Выезжать надо прямо сейчас. Сегодня, как раз, полнолуние.
– Куда?
– В степь. А камлать я буду, как и полагается, в час волка. Знаешь, хан, что это такое?
– Знаю, – подтвердил Чингиз. – Неверное и загадочное время. Ночь медленно умирает, но ещё не умерла до конца. А рассвет только ещё собирается народиться – в кровавых отблесках зари.
– Хорошо сказано, степной хан. Молодец. Вели седлать коня. Провожатых с собой брать не будем…
Конь медленно и осторожно рысил по ночной степи. Всё небо было усыпано яркими июньскими звёздами. На северо-западе, разливая вокруг призрачное жёлтое сиянье, висела огромная круглая Луна.
– Правь на Зелёную звезду, – крепко держась костлявыми ладонями за бока Чингиза, велела шаманка. – И ленивого коня погоняй, не стесняйся. Боги, они любят – несуетливых и отважных. Знающих, чего хотят – от этого призрачного Мира…
Под широкими конскими копытами тихонько и тревожно поскрипывали мелкие камушки. Где-то на юго-востоке тоскливо и мрачно завывали голодные степные волки.
– Впереди река, – известил Чингиз. – Куда дальше, бабушка?
– Едем вдоль речного берега, – бодро откликнулась старуха. – Вверх по течению. Внучок…
Вскоре впереди показалась ровная травянистая площадка, залитая жёлтым лунным светом. Звонко и беззаботно стрекотали степные сверчки. На противоположном берегу тревожно и угрожающе ухал ночной филин. Речные медленные воды тихонько нашептывали – что-то бесконечно-нежное, ласковое и успокаивающее.
– Приехали. Слезай, – велела шаманка. – Подай мне руку… Спасибо, степной хан. Иди на поляну, к большому чёрному камню. Он там всего один, не заблудишься.
– А как же…
– О коне, хан, не беспокойся. Я шепну пару заветных слов, и он уснёт до рассвета. Иди.
Приблизившись к чёрному камню, Чингиз обернулся – гнедой конь послушно опустился на густую степную траву, а старушка, отойдя к пологой речной косе…
– Кажется, она собирает сухие дрова, выброшенные щедрыми весенними водами на берег, – тихонько прошептал Чингиз. – А видит, судя по всему, наша бабуля в темноте – не хуже дикой камышовой кошки.
– Это точно, – откликнулся от речной косы звонкий голосок, в котором не ощущалось ничего старушечьего. – И дрова собираю. И всё вижу в ночной темноте. И всё слышу. Даже писк голодной буро-рыжей мыши, которая живёт под чёрным камнем… Что, степной хан, сердечко учащённо забилось? Не переживай, всё будет нормально.
– Я и не переживаю. С чего ты взяла?
– А ты, милок, переживай. Обязательно – переживай. Иначе, ничего не получится…
Вскоре, метрах в двадцати от чёрного камня – напротив круглой блёкло-жёлтой Луны – запылал яркий костёр.
– Разденься до пояса, – велела шаманка. – А теперь прижмись спиной и затылком к камушку. Крепче. Крепче! Вытяни руки в стороны. Молодец, степной хан…
Каменная поверхность оказалась на удивление гладкой, приятной и тёплой.
– Что делать дальше? – чувствуя, как вдоль позвоночника побежали шустрые ласковые мурашки, спросил Чингиз.
– Выпей шаманской настойки, – поднося к его губам изогнутый рог горного яка, предложила старуха. – Не отрывай затылка от камня! Нельзя! Глотай. Ещё. Ещё…
Напиток – кисло-приторный на вкус – приятно обжигал горло. В усталом за долгий день теле поселилась блаженная лёгкость. В голове приятно шумело…
– Закрой глаза! – приказал звонкий голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. – Крепче! Молодец…
– А, что дальше?
– Ничего. Жди. Только – жди… Стой, где стоишь и не двигайся. Когда услышишь первые удары в бубен, тогда глаза и откроешь. А дальше – как получится… Откуда – бубен? В моём старом походном мешке – всякое найдётся…
А потом пришёл сон. Вернее, сладкая предательская дрёма – неверная и обманчивая.
