Лёха же, пристально посмотрев на названного брата, уточнил:
– Значит ты, морда узкоглазая, всерьёз надеешься вернуться в свой степной Мир?
– Обязательно и непременно вернусь, – искренне заверил Хан. – Вместе с Ланой. Зачем мне – сам подумай – другие женщины? Вернусь, и разгоню – к тёмным Богам – всех жён, наложниц и блудниц. Заживём – на славу. Детей нарожаем. По степи будем кочевать. Весенняя степь – истинный Рай, выражаясь по церковному.
– Уверен – что вернёшься?
– На все сто. Пророчества, они для того и существуют, чтобы сбываться. Хотя бы – иногда…
Глава двадцать пятая
Потрясающая новость
Сеанс связи с «Чистилищем» завершился.
– Как оно тебе, прекрасная сероглазка? – показательно-небрежно спросил Лёха.
– Замечательно! – мимоходом смахивая с ресниц крохотную сентиментальную слезинку, вздохнула Ванда. – Такая любовь. Такая…
– Типа – толстый роман можно писать? Дамский такой, о нежной и трепетной любви – в экстремальных условиях?
– Ага. Только не роман. А целый цикл романов – о настоящей любви… Говоришь, мол, экстремальные условия? Может быть, белобрысый охламон, ты и прав. Судя по всему, экстремальная среда является идеальной почвой для настоящей любви. Идеальной… Очень странно и необычно всё получается. Лане – Хана – выбрала здешняя мощная компьютерная программа. А Лану – ему – предсказала старая степная шаманка. Неспроста эти совпадения. Очевидно, все параллельные Миры – неким непостижимым и самым невероятным образом – связаны и тесно переплетены между собой…
– Я, собственно, спрашивал не об этом. То бишь, не об эмоциях.
– О чём же тогда?
– Конечно, об общей обстановке, сложившейся на планете.
– А, что – обстановка? Совершенно ничего непонятно. Кроме того, что «Чистилище» – метров на семь с половиной – завалило белыми пушистыми снегами.
– Это точно, – вздохнул Лёха. – Значит, вызываем на связь епископа Альберта?
– Вызываем…
Тихие щелчки. Цветные тревожные всполохи.
На экране возникла…
– М-м-м…, среднестатистическая столовая-гостиная средневекового рыцарского замка? – предположила наблюдательная Ванда. – Длинный прямоугольный зал. Стены обшиты тёмно-фиолетовыми деревянными панелями. Может, это морёный дуб?
– Тебе, средневековая аристократка, видней, – хмыкнул Лёха.
– Это точно… На квадратных панелях морёного дуба – со знанием дела – развешена всякая всячина: кинжалы в богато-украшенных ножнах, массивные двуручные мечи с чёрными рукоятками, длинные копья, изящные арбалеты, морды кабанов, медведей и оленей, картины в позолоченных рамах, на которых изображены важные пожилые мужчины и молоденькие симпатичные дамы в шикарных бальных платьях. Видимо, это – в традициях славного рода нашего епископа…
– Что – это?
– Жениться и обзаводиться потомством уже в преклонном возрасте. А в жёны брать молоденьких девушек, или там – молодых женщин.
– А, понял.
– Понятливый ты мой, – дурашливо подмигнула Ванда. – Продолжаю. Тёмная громоздкая мебель. В правом углу зала расположен огромный камин, сложенный из дикого необработанного камня. В просторном зеве топки жаркое пылает, истекая янтарной смолой, толстенное сосновое бревно… Недалеко от камина – кресло-качалка красного дерева. В кресле сидит женщина в длинном пеньюаре ярко-персикового цвета. На голове – кружевной розовый чепец. На ногах – смешные домашние шлёпанцы с жёлтыми помпонами. Тот ещё наряд… Женщина, низко склонив голову, что-то вяжет, ловко работая длинными спицами. Кажется, это кофточка. Только очень маленькая. Видимо, детская.
– Сейчас мы привлечём внимание странной госпожи, – вдумчиво нажимая на кнопки пульта, пообещал Лёха. – Сейчас-сейчас…
Женщина, вскинув голову, насторожилась.
– Это же наша Мэри! – удивлённо ахнула Ванда. – Как же она изменилась. Стала такой…м-м-м, кроткой и домашней.
– Есть такое дело. Типа – маленькая хозяйка большого дома. То есть, хозяйка La Casa desente[7], как говорят испанцы… Она, кажется, услышала зуммер вызова. Ага, отложив вязанья и спицы на изящный круглый столик, стоящий рядом с креслом-качалкой, кого-то зовёт.
В кадре появился пожилой седобородый человек, облачённый в нарядный камзол странного покроя.
– Альберту, несомненно, идёт гражданская одёжка, – отметил Лёха. – Смотрится истинным аристократом высокого полёта. Только длинной шпаги в ножнах – на левом боку – не хватает.
Пожилой господин несуетливо и вальяжно уселся за письменный антикварный стол, размещённый по другую сторону от камина, и небрежно пробежался – длинными пальцами правой руки, украшенными многочисленными перстнями с самоцветами – по кнопкам пульта управления.
Через несколько секунд раздались громкие женские восклицания:
– Ванда, подружка закадычная!
– Мэри, рыжая чертовка! Я так рада!
– А, уж, как я рада!
– А я ещё больше!
– Нет, я!
– Ура!
– Ура! Ура! Ура!
– Уймитесь, сороки болтливые, – притворно-строгим голосом попросил епископ. – Успеете ещё, благородные дамочки, наговориться вволю… Приветствую вас, отрок и отроковица.
– Доброго вам здравия, отче! – откликнулась Ванда.
– Здравствуйте! – коротко кивнул головой Лёха и, чуть заметно усмехнувшись, добавил: – А вам, Святой отец, очень идёт цивильный костюмчик. Аристократичный такой весь из себя, уважение и трепет внушающий. Вы, часом, не из баронов будете?
– Язва, ты, отрок, каких ещё поикать, – по-доброму улыбнулся Альберт. – И с моей родословной ты почти угадал. Только происхождение моё не баронское, а, наоборот, герцогское.
– О, Ваша милость! Мессир! Наше искреннее восхищение, воистину, не знает границ…
– Прекращай ёрничать, мальчишка белобрысый. Тебе это совершенно не идёт.
– Уже прекратил.
– Он больше не будет, – сердито и неодобрительно поглядывая на мужа, пообещала Ванда. – Простите, отче.
– Ничего страшного, – заверил епископ. – Я и сам – в далёкой и легкомысленной молодости – любил почесать языком… Итак, молодёжь, докладывайте о своих успехах и достижениях. А также о событиях, неприятностях и происшествиях.
Граф и графиня «Петровы де Бюсси», переглянувшись, приступили к повествованию. На этот раз, они говорили слаженно, по очереди, почти не перебивая друг друга. А, вот, о нежданном прилёте самолёта с запасного аэродрома и о кровавых делах, связанных с этим прилётом, они, не сговариваясь, решили благоразумно промолчать.
«Правильно, ребятки! – одобрил мудрый внутренний голос. – Зачем же, без веских на то причин, расстраивать хорошего человека? У высокопоставленных католических деятелей – свои понятия о добре и зле, зачастую не совпадающие с понятиями простых людей…»
