открывающихся во всех направлениях. Мне нравится знать, что я никогда не побываю во всех местах этого города, не поем во всех ресторанах, не встречусь со всеми людьми, называющими Лондон родным. Здесь всегда что-нибудь новое и кто-нибудь новый. Здесь всегда тайна, которую я еще не разгадала.
Я выхожу из здания Имперского колледжа Лондона и иду прочь от Темзы, в суету большого города. В моем кармане жужжит телефон – наверное, это подруга пишет мне, узнает о планах на ужин. Теперь, когда я почти получила степень, я подумываю о расставании с ней. Я хочу двигаться вперед, открывать новые двери в своей жизни. Я поеду в Париж. Встречу француженку со светлыми волосами и мимолетной улыбкой, ту, что будет спать всю ночь голой в моей постели. Возможно, она будет зациклена на классических фильмах – так, в дополнение к характеру.
Я пока не хочу идти домой и опять выслушивать требования Талии, поэтому ныряю в ближайший книжный магазин и брожу между полок, вынимая книги для того только, чтобы поставить их на место. У меня столько заданий, что я, кажется, почти перестала читать для удовольствия.
Я уже собираюсь уходить, когда замечаю стойку в витрине: пятнадцать книг, дополненных огромным портретом автора. Плакат объявляет о выпуске посмертного шедевра Эллис Хейли: «Шилоклювка».
Мои ноги обрастают корнями, проникающими глубоко в пол. Я стою и смотрю на фото Эллис, а она смотрит на меня, ее серые глаза спокойные и живые, хотя всего лишь напечатаны на бумаге. Это не тот портрет, который был опубликован в ее первом романе. Я знаю это потому, что провела много часов, разглядывая оригинал этой фотографии, когда мы еще были в Дэллоуэе, фантазируя о том, что рот Эллис мог бы сделать со мной.
Это более свежее фото. У Эллис такая же прическа, какую она носила, когда мы вместе учились в школе, несколько прядей выбились и упали на лоб, губы сжаты в тонкую линию.
– Вы читали эту книгу?
Я оборачиваюсь. Продавец стоит у меня за плечом, сцепив руки, смотрит с надеждой, с тем выражением, что говорит: я получаю комиссионные.
– Нет.
– О, тогда вам следует почитать. – Она снимает одну книгу со стойки и сует мне в руки. Я бросаю взгляд на обложку: скромную, минималистичную, украшенную золотой медалью Национальной книжной премии.
– Не знаю, понравится ли мне этот жанр.
– Художественная литература? Понравится каждому… надеюсь, – со смешком произносит женщина. Хочется ударить ее по лицу. – Но если говорить конкретнее, эта книга пересекает границы мистики и триллера. В ней психопатка влюбляется в красивую женщину, на первый взгляд невинную, но которая, – она сверяется с рекламной надписью на плакате, – скрывает свою смертельную тайну.
– Спасибо. Я подумаю.
Женщина, наконец, понимает намек; ее щеки вспыхивают бледно-розовым, и она возвращается за прилавок просматривать документы, время от времени поглядывая на меня поверх очков в проволочной оправе.
Я обращаю свое внимание на книгу у меня в руке.
Значит, это оно. Ее величайшее произведение. Книга, ради которой она была готова пожертвовать чем угодно. Жизнью Клары. Своей собственной. Да и жизни остальных – всего лишь линии статистов в ее шедевре.
Я открываю обложку и переворачиваю титульный лист.
Для Фелисити. Все это я сделала ради тебя.
Захлопываю книгу. В магазине вдруг не остается воздуха – кассир, и полки, и лондонская улица обрушиваются, погружая меня в темноту беспамятства.
И снова только я и Эллис, две фигуры, возникшие на противоположных концах сцены. Я снова чувствую, как она берет мою руку, утягивая в ночь. Прошло три года, но внезапно мне кажется, что я никогда и не покидала то место, Годвин-хаус с его темной историей и злыми тенями, магией, пропитавшей камни, и убийством, переданным как наследие от поколения к поколению.
Все это я сделала ради тебя.
Я бросаю книгу на стол и ухожу, вываливаюсь из магазина на улицу. Мимо с ревом проносится автобус, и я, ослепленная, оглушенная, падаю, падаю, падаю в стужу.
Не помню, как я добираюсь до дома.
Когда я вхожу, Талия на кухне, держит в руке деревянную ложку, как дирижерскую палочку, рассматривая кипящий на плите болоньезе с выражением неодобрения, которое наводит на мысль, что если соус – это воображаемый оркестр, то он отстает на несколько тактов.
– Фелисити, – она кладет ложку сразу, как только замечает меня. – Ты ужасно выглядишь. Что-то случилось?
– Ничего. Просто устала. – Оправдание слетает с моих губ, как медовое вино, пока я достаю из сумочки пузырек с лекарством и глотаю одну таблетку; опыт научил меня никогда не пропускать прием. – Ужин уже готов?
Кажется, Талия рада меня видеть. Она шеф-повар – или, во всяком случае, хочет им быть. Сейчас она работает обычным поваром в маленьком ресторанчике в Вест-Энде, надеется сделать карьеру. Я буду скучать по ее стряпне после расставания.
– Все готово, – говорит она. – Кстати, звонила твоя мама. Она хотела, чтобы я сказала тебе об этом.
Я корчу гримасу, и Талия поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня в макушку.
– Не представляю, чего она лезет, – говорю я. – Я сразу дала понять: я не хочу, чтобы она впредь появлялась в моей жизни.
От Талии пахнет мускатным орехом. Когда она отходит, я счищаю муку с ее щеки, и она улыбается. Она всегда улыбается.
– Может быть, однажды ты изменишь свое отношение.
– Не изменю.
– Принесешь вино, дорогая? У меня рук не хватает.
Я целую ее и подчиняюсь.
Мы выносим еду на крышу, залитую светом от рыночных фонарей, с видом на Гайд-парк, под нами раскинулся город, сверкающий, как тысячи мотыльков. Талия наливает вино, и мы пьем за еще один год вместе, за то, куда мы отправимся в следующий раз, за будущее, которое она запланировала: мы вместе, отчаянно влюбленные друг в друга.
Мы покончили с едой, я наблюдаю за ней, стоящей на краю крыши и смотрящей на улицы далеко внизу. Ее волосы вьются вокруг ушей, в последнее время она стрижет их коротко. Я становлюсь за ней и целую ее в затылок. Мои руки находят ее бедра. Ее кости в моих руках кажутся такими хрупкими, их так легко сломать.
Алекс была такой же на ощупь, ее тело было послушным, оно подчинилось воздействию моего веса, когда я столкнула ее с той скалы.
Талия прижимается ко мне спиной, теплая и доверчивая, и говорит о том, какой на этой высоте холодный воздух. Прядь ее волос, черных, как у Эллис, прилипает к моим губам.
Что бы сказала Эллис, увидев меня сейчас? Подходящий персонаж для одного из ее рассказов. Совершенно предсказуемый.
Я думаю об утоплении, об эйфории, о красных орхидеях, что я посадила на могиле Эллис. Думаю, что падать было бы хуже.
И вот, у меня колотится сердце, на языке привкус чернил, а город под нами открывается широко, словно жаждущий рот…
Начинает идти снег.
Благодарности
Когда-то эта книга была собранием разрозненных идей, накопленных
