— Это ведь из захваченной у нас пушки стреляли? — уточнил на всякий случай Будищев.
— Совершенно верно, — отвечал артиллерист. — Нашим друзьям в Геок-тепе удалось раскрыть секрет стрельбы из современных орудий и, как видите, они делают это с большим искусством. Но вот привести в боевое положение гранату или шрапнель они не догадались, а потому проку от такой стрельбы ничуть не больше чем от чугунных ядер, коими они нас потчевали прежде.
— И что она совсем не может взорваться? — удивился Дмитрий.
— Только если случайно. Дело в том, что приготовить их для разрыва не так просто. Гранаты надобно распластырить, а в шрапнели, напротив, вкрутить боевые винты.
— Ну и ладно, — потерял интерес к теме подрыва снарядов прапорщик.
Отбитие вражеской атаки на войне — обыденность, но когда она отбита с таким блеском и почти без потерь, почему бы ее не отпраздновать? Тем более, что Майер с Будищевым были молоды и полны сил. Да, смерть бродит где-то совсем рядом, но пока жив надо жить, так почему бы не отметить успех бутылкой вина в хорошей компании?
Сказано-сделано и наши герои отправились к ближайшему маркитанту, устроившему свою лавку практически на передовой. Небольшой участок траншеи во второй линии был немного расширен, чтобы разместить в нем разнообразный товар и обеспечить минимальные удобства продавцу.
Надо отметить, что над головой здесь нередко посвистывали текинские пули, но чтобы обезопасить себя предприимчивый армянин насыпал в освободившиеся из-под товара мешки землю. Труд его не был напрасен и скоро закуток был со всех сторон закрыт самой настоящей баррикадой, именуемой среди военных на французский манер — габионом. [3]
Ассортимент в этой убогой лавчонке совершенно не поражал воображения, но зато она находилась от потенциальных клиентов так близко, что им не надо было идти куда-то еще и потому старый знакомый Будищева — Ашот процветал.
— Дмитрий-джан, дорогой, как я рад тебя видеть! — расплылся в фальшивой улыбке маркитант.
— Привет, — ничуть не обманулся его деланным радушием прапорщик.
— Господа офицеры что-то желают?
— Дай-ка нам братец самого лучшего вина, что у тебя есть! — потребовал пребывавший в приподнятом настроении Майер.
— Вах, у Ашота все только самое лучшее! Вот специально для такого случая приберегал, — с этими словами армянин вытащил из ящика на котором сидел сам изрядно запыленную бутыль из мутно зеленого стекла с запечатанной сургучом пробкой.
— Смотри-ка, — восхитился гардемарин, которого даже бушующая вокруг война еще не успела избавить от некоторой наивности, — даже опечатана!
— Сашка, может лучше водки? — с сомнением спросил Дмитрий. — Ведь один черт знает, что он туда намешал, а беленькой, по крайней мере, не отравимся.
— Вах! Зачем так говоришь! — оскорбился в лучших чувствах маркитант. — Я никогда такие вещи не занимался!
В этот момент в верхний мешок оборонительной конструкции ударила пуля, осыпав всех находящихся внутри доброй пригоршней песка, отчего Ашот тут же присел, продолжая прижимать к себе вожделенную бутыль.
— Ладно-ладно, — поспешил притушить едва не разразившийся скандал миролюбивый Майер. — Дай нам еще, пожалуй, печенья или если есть шоколаду.
— Есть, как не быть, — обрадовался торговец. — Вот, настоящий швейцарский, самого лучшего качества…
— Если он вполовину так хорош, как ты рассказываешь, то давай четыре плитки, — вмешался Будищев, и тут же пояснил опешившему от подобного транжирства товарищу, — девчонкам в госпиталь отнесу!
— Хороши, девчонки! — ухмыльнулся гардемарин, морщась от очередной порции пыли, поднятой текинской пулей. — Графиня, баронесса и вдова подполковника.
— Да хоть бы и герцогини, сладенькое все любят, — усмехнулся Дмитрий, после чего повернулся к маркитанту и от увиденной картины резко замолк.
— Твою маман! — снова попытался перейти на французский его приятель.
Как оказалось, последняя пуля, угодившая в мешок, каким-то неведомым образом изменила траекторию, и шлепнула Ашота прямо в темечко, прикрытое только шапкой из тонкого войлока. Занятые беседой офицеры поначалу этого даже не заметили, а теперь с изумлением смотрели на армянина, мягко опустившегося на свое место и не подававшего признаков жизни.
— Он ранен? — выдавил из себя Майер, заметив тонкую струйку крови вытекающую изо рта.
— Сейчас посмотрим, — буркнул Будищев и приложил два пальца к шее торговца.
— Ну что? — не выдержал ожидания гардемарин.
— Наповал, — вынес свой вердикт прапорщик, не почувствовав биения жилки.
— Как же это…
— Пуля виноватого найдет, — грустно усмехнулся Дмитрий, после чего подобрал весь заказанный у маркитанта товар, положил рядом с торговцем вытащенную из бумажника ассигнацию и поманил за собой все еще потрясенного такой нелепой смертью приятеля. — Пойдем, заодно и помянем.
— Но нельзя же его так бросить!
— Зачем же бросить? — удивился моряк и, выглянув из лавки, гаркнул во все горло расположившимся неподалеку стрелкам из туркестанского батальона. — Эй, служивые! Тут Ашота убило. Оттащите его в сторону, да дайте знать другим армянам, пусть приберут барахло, да похоронят по своему обычаю.
— Интересно, есть ли у него семья?
— Сашка, ты на проповеди у отца Афанасия давно ли был?
— Даже не припомню…
— Оно и видно. А то бы знал, что «многия знания — многия печали» [4]
[1] Бурбон — нелестное прозвище армейских офицеров, подразумевающее дикость нравов и умственную ограниченность.
[2] Построить мундир, то есть, пошить у хорошего мастера.
[3] Габион — плетеная корзина, часто без дна, ящик или мешок, наполненные землей и построенное из них временное укрепление.
[3] Братья Норденстрём Нильс, Андреас и Николай — известные петербургские портные.
[4] Экклезиаст.
Глава 22
Прибытие графини Милютиной и героическая гибель подполковника Мамацева помимо всего прочего привели к тому, что все три представительницы прекрасного пола, которых судьба занесла на окраину мира в забытые богом пески Закаспийского края стали жить вместе. Пока они служили в госпитале, хозяйство их вел денщик покойного Дмитрия Осиповича, а имущество охранял верный Сердар, зорко следивший, не несет ли кто чего-нибудь вкусненького и в случае обнаружения такового, немедля пресекавший безобразие.
— Держи, оглоед, — угостил щенка зашедший в гости Будищев.
Сердар мгновенно проглотил подношение и снова уставился на прапорщика просительными глазами, как бы говоря — «это и все?»
— Не наглей, — ухмыльнулся Дмитрий и пошел дальше, а будущий волкодав и гроза всех кошек покатился за ним, не теряя надежды еще что-либо упромыслить.
— Здравия желаю вашему благородию, — поприветствовал его растапливающий огонь солдат.
— Привет, Севостьян, — узнал тот денщика. — Как дела?
— Да какие тут дела, — отмахнулся служивый. — Барышни мои носу не кажут из больничных кибиток, все за раненными ходят. Оно, конечно, дело богоугодное, но нельзя же так-то! Надобно и отдохнуть когда.
— Ничего, возьмем Геок-тепе, тогда и отдохнем.
— Скорее бы уж, — вздохнул солдат и потрепал по голове подошедшего к нему щенка. — Что, разбойник, опять ищешь, где бы набедокурить?
— Опять? — улыбнулся Будищев.
— Снова, ваше благородие. Это ведь не собака, а божье наказание! Давеча этот паразит у отца Афанасия сапог сгрыз, пока тот спал. Чего смеетесь, батюшке заутреню служить, а он одной ногой босиком! Сплошное поношение христианской веры…
— Дмитрий Николаевич?! — обрадовано воскликнула выглянувшая из палатки баронесса.
— Я, Люсия Александровна. Добрый день!
— Здравствуйте. Вы так давно у нас не были. Если бы не ваш Шматов, то мы бы даже не знали, живы ли вы еще.
— Да что мне сделается. Лучше расскажите как вы, как Катя, как Елизавета Дмитриевна.
— Неужели Федя ничего вам не рассказывал о нашем житье-бытье? Впрочем, заходите, я угощу вас чаем.
