— И что ты расскажешь? Только значительно усугубишь её положение и запятнаешь имя принцессы. Утешает лишь то, что за её заслуги император смилуется, и не приговорит к расстрелу. Быть может, Мастер замолвит словечко.
— Я пойду к Мастеру, — заявляю.
— Что ты за дурак, — говорит вымученно.
— Стреляйте, — рычу.
— Любишь её? — Спрашивает вдруг, и сердце воет от тоски так, чёрт побери, невыносимо.
— Да.
— Тогда верни ей то, что отнял, — отвечает, опуская револьвер.
— Как?
— Не знаю, найди способ.
— Я найду способ, обещаю.
Гвардеец вздыхает тяжело, уводя свой уничтожающий взгляд. И говорит, будто сдаваясь:
— Не обещай непостижимого, юноша. Да и что ты можешь сделать? Молодой, горячий, неопытный, князь с разорённым поместьем, у которого лишь сабля наградная. Ах да, и пурпурная лента. Кстати, где она?
— Я отказался. Анастасия Николаевна побрезговала вручать лично.
— Смело, дерзко. Достойно. Похоже на Агни, — усмехнулся горько Константин.
Отвернулся теперь я, проморгать накатившую слезу.
— Ничего ты не сделаешь, прими это, как данность, — заключает он. — Это я виноват, мне не следовало давать ей дурные советы. Что ж, прошлого не воротишь. Больше не держу, товарищ поручик.
Кивнул ему удручённо. Развернулся и пошёл.
— Чтобы не надумал об Агни дурного, знай, — заговорил подполковник в след, будто спохватился. — Она ни слова не проронила о том, что ты сидел в её мехе. У неё принципы прочнее наших. Она просто закрылась ото всех окончательно. Я догадался обо всём сам, когда нашёл в кабине золотую нить от гусарского кителя, лепестки полевых цветов и… это. Кажется, оно твоё.
Обернулся, будучи уже на три ступеньки ниже.
А он медальон мне подаёт, который я ей дарил.
Принимаю дрожащей рукой, и теперь совсем горько. Приоткрытый он, и, похоже, там уже есть фотокарточка.
Открываю. И дыхание перехватывает. Потому что вижу там себя. И помню, когда был сделан снимок. Прямо перед получением знамени, когда к нам газетчики пристали.
Слёзы градом полились. Не удержать их. Сжал медальон и помчал вниз, не разбирая ступеней. Чудом не покатился. Отдышался перед постом. И уже спокойнее пошёл по холлу с плывущими стенами и люстрой, будто в линзу боевую смотрю.
* * *
20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.
30 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.
Блиндаж командира второго эскадрона Шестого хабаровского полка.
19:23 по местному времени.
— Какая увольнительная, Сабуров? Рехнулся⁉ — Взрывается Грибоедов.
— Мне в Иркутск надо ближайшим поездом, товарищ ротмистр, — стою на своём, но слов нормально связать не могу. — Невеста моя, Агнесса. Её судить будут. Но она не виновата. Опустите.
— Что ты несёшь, князь? Не имею я права отпускать гусар за пределы гарнизона во время военного положения. Иначе нам обоим трибунал!
— Но, товарищ командир…
— Кру–гом! Шагом–марш! Отсюда!!
Вылетел из блиндажа, как ужаленный. И злой на себя и на весь мир.
Не хотите по–хорошему, товарищ ротмистр. Тогда в самоволку отправлюсь, и никто меня не остановит.
Двинул до сарая, где собрался снарядиться в путь, чтоб никто не видел. Рано утром поскачу до вокзала. И ищите ветра в поле.
Фёдор путь преградил на полпути. Снова весь мокрый, взгляд, как у одержимого.
— Ты что удумал, Андрей?
— В Иркутск поеду, — выдавил, потому что врать деду нет никаких сил.
— А служба–то как? Нельзя ж Родину бросать в такой трудный час.
— Даже не спросишь, зачем?
— Оно ж понятно по глазам твоим, — ответил хитро. — Влюбился ты. За барышней, небось, сорваться хочешь.
Опустил глаза, стыдно мне стало.
— Подвёл я её сильно, дед, — признался. — Всё моя вина, а судить её будут.
— Так и чего добиться–то хочешь?
— Не знаю. Правды, и будь, что будет.
— О, о, горе луковое. Сердце разуму мешает, — критиковать стал. — Ты подумай, тебя ж на вокзале Иркутском и повяжут, получив ориентировку по телеграмме.
— Каких слов от гусар набрался, — усмехнулся я горько, осознавая, что Фёдор прав.
— Я тебе вот, что скажу, Андрюша, — начал наставнически, взяв за плечи. — Вроде далеко видать, а спотыкаешься. Вроде яркое видать, а за ним источника не разглядеть.
— О чём ты, дед?
— Перед носом ничего не видишь, — ответил ворчливо и, поглядывая во все стороны воровато, добавил: — время давно пришло, а ты всё бегаешь. Как бы не добегался, а скорее я копыта отброшу и в могилу унесу секрет, не исполнив волю батьки твоего. Пошли.
— Куда? Что за секрет?
— Пошли, сказал. Слушай деда, да молчи.
Молчу послушно и ковыляю за дворецким, который кажется сейчас ещё более странным.
В сарай ведёт, где у нас кладовка. Закрывает за собой двери, явно от гусарских глаз сторонясь.
— Мундир чтоб сберечь, снимай. Купаться будем, — выдал.
— Может, всё мне и расскажешь здесь? — Стою на своём.
— А ты словам старого дворецкого можешь и не поверить, Андрюш. Лучше сам всё увидишь, — усмехнулся вдруг и добавил загадочно: — нырять ещё не разучился?
— Куда⁈ — Ахнул.
— Куда, куда, под юбку барышне, — выпалил.
— Дед, — корю старого. Шутки ещё шутит не к месту.
— В море, Андрюш, в море, — отвечает уже серьёзно.
Глава 21
Наследие Сабуровых
Время вечернее. Свободные от вахты гусары шныряют без дела по всему лагерю и Поместью, потому что в город выезд запрещён. Поэтому незамеченными проскочить
