никак не вышло. Тем более, что я в портках да сорочке с дедом отправился.
— Князь, искупаться решил? — Спрашивает один гусар с ухмылкой. — Мы вот днём всё отважиться не можем. А там сейчас море вообще чёрное, уууу.
— А ну не нагнетай, служивый, — выдал Фёдор сварливо и поспешил к бухте.
Двинули мимо поста с часовым и до пристани, которую изрешетили пулями, но всё равно чудом стоит. Прилив начался, море зловещее подступает.
Сверху с утёса ещё куда ни шло взирать на воду, а внизу у берега чернота прям кромешная. Кое–какие блики идут по мелким волнам с постов и от света ручного фонаря, что взял Фёдор. А в целом, как в бездне у дьявола.
Сразу вспомнилась недавняя чертовщина с чайкой.
Но дед ведёт уверенно, вступая на хлипкие доски. Садимся в лодку, замотало сразу, хотел на вёсла сам налечь, но Фёдор перехватил, вручив фонарик. И как налёг, аж с ветерком. Пошли за утёс. Как раз за тот обрыв, где чайку и затянуло!
Спустя несколько минут под обрывистый берег встали, высотой метров в десять. Отпустив вёсла, дед фонарик у меня взял и затушил живенько. А затем якорёк бросил самодельный.
И тут сердце у меня заколотилось бешено.
Подумалось вдруг, что Фёдор странный не потому, что старый уж совсем. А потому что оргалиды рядом. И не ясно, что у него на уме. Он переменился, как только эскадрон гусар лагерем у нас встал, будто испугался, что они его в чём–то уличат.
— Не бойся Андрей, меня слушай, — произнёс дед из тьмы, будто чувствуя всё.
Легко сказать. Силуэт его лица во мраке очень уж зловещий!
— Я обвяжусь верёвкой и нырну первым, — начинает он инструктаж, возясь с мотком. — Бери другой конец, как дёрну, ты за мной ныряй и по верёвке иди. Но не спеши, чтобы головой не удариться в конце, в пещеру придётся протискиваться. Она будет ниже.
— Какую пещеру⁇ Дед? — Спрашиваю, пока он снимает обувь и перевязывает лодыжку.
— Да под утёсом. Всё, я пошёл, держи свой конец крепко.
Фёдор неуклюже перелез и погрузился, держась за борт.
— Хороша водица, — пофыркав, прокомментировал дед и ушёл под воду!
Затаив дыхание, жду. Волны бьются о камень, создавая монотонный всплеск, с которым периодически слышится что–то ещё.
С детства помню, с этой стороны бухты у берега впадина метров в десять. И вот та самая касатка из рассказа лётчика легко может подплыть незамеченной.
А от Фёдора знаков всё нет и нет!
Сколько старый под водой продержаться может? Минуту? Полторы? А не съехала ли у него крыша⁉
Спохватился, решил уже его назад тащить.
Дёрнуло верёвку! Сердце задолбило. Затаился в смятении. Снова дёрнуло! И ещё раз. Нет… если бы касатка его схватила, сейчас бы вырвало конец из руки.
Скинул обувь в лодку, полез в воду! Бррр. Освежает. И страшно, что поджилки трясутся.
Нырнул, больше не медля, и по верёвке на руках пошёл в сторону берегового скального среза, быстро углубляясь. И всё наощупь, ибо что с открытыми глазами под водой, что закрытыми — разницы никакой.
На уши задавило вскоре, как раз нащупал препятствие. Камень, водорослями обросший, стал прощупывать, ниже опускаясь. Щель вниз расширяется, туда и верёвка уходит. Пролез с нарастающим беспокойством.
От волнения уже бы скорее вдохнуть воздуха. И опасливо идти вперёд, понимая, что назад уже вот–вот и сил выныривать не хватит.
Но тут верёвка повела наверх. И я вынырнул! Сразу подхватили сильные, жилистые руки, помогая выбраться на каменный пол.
— Ну чего так долго? — Заворчал Фёдор во мраке.
Взял меня под руку и повёл.
— Осторожно лестница из прута сваренная, держись за перила, — подсказывает.
Три шага и босые ноги встречают холодный металл!!
— Когда отлив, сюда не подняться, так было задумано, — продолжает говорить, пока поднимаемся.
Четыре ступеньки и снова каменная поверхность под ногами.
— Сейчас, сейчас, будет светло, — говорит дед суетливо и куда–то в сторону тянется, меня не выпуская.
Щелчок! Звякнуло, загудело вокруг, будто мы на фабрике. И загорелся жёлтый электрический свет, озаряя пещеру, в которой мы оказались!
От звуков неожиданных я вздыбился, а от вида остолбенел, рот раскрыв.
Оказался в большой и просторной пещере, шириной в несколько наших сараев, а в высоту метров семь. Пол ровный, будто стёсан чем–то, на потолке камни отполированные выглядывают, но в целом и там без сильных неровностей, и нет щелей. По стенам вверху труба широкая идёт по впечатлению — алюминиевая, напоминающая вентиляцию. Ниже стеллажи металлические и тёмные закутки, частично завешенные плащ–палатками. Пол там же выложен деревянными настилами, уже почерневшими от старости. Из шести ламп в плафонах, прикреплённых по стенам меж стеллажей, горит только три. Кабель по низу идёт, уходя в дальнюю часть пещеры, где теперь гудит.
Мы слева поднялись, а права параллельно идёт канава широкая, будто для поезда там рельсы имеются, но сразу и не разберёшь. Конец пещеры тоже плащ–палатками серыми завешен, сшитыми в длину, и висящими на металлических турниках, что поперёк.
Вроде просторно, но барахла по стенам навалено, как в мастерской, особенно с нашей стороны. Чуть подальше жаровня кузнечная, и молот с наковальней покоится. И запах сажи витает вперемешку с резкими нотами аммиака.
Ещё две лампы зажглись, чуть погодя в конце, освещая и стол с верстаком.
— Это убежище оборудовал ещё твой дед, — первое, что сказал Фёдор.
— У нас же были добротные подвалы, — ответил и пошёл к ближайшим стеллажам, понимая, что всё это мне осталось, похоже, в наследство.
Иначе зачем мне всё это показывать?
— Сюда не попасть никак иначе, только через грот, — ответил дворецкий. — Поэтому не для укрытия по тревоге это убежище.
— А для чего? Ты здесь что–то ковал? — Спрашиваю, понимая теперь, что мне не чудился тот
