Окончательно же добило юношу известие о том, что ради спасения из бездны веков виновника всей этой кровавой кутерьмы Хасти пожертвовал могучим колдовским талисманом — Жезлом Света, привезенным из Альвара. (Покуда Коннахар отлеживался после всех треволнений, Айлэ успела в полной мере посвятить его в подробности их невероятной истории.) Единственная вещь, способная помочь в уничтожении Кары Рабиров, теперь была безвозвратно утрачена. Возможно, придется смириться с мыслью о том, что отныне Проклятие Безумца будет вечно довлеть над Пограничьем. Конечно, вернуть его обратно в Рабиры не составило бы труда… но вот переживут ли это рабирийцы, и без того едва оправившиеся после колдовской грозы?..
Так безрадостно текли размышления наследника аквилонского престола, когда он выбрался из отведенного ему шатра и огляделся. Айлэ ушла в середине дня, и, не дождавшись ее возвращения, Коннахар решил прогуляться самостоятельно. Он не собирался уходить далеко — просто взглянуть на окрестности, проведать друзей и, если посчастливится, узнать новости.
Свой краткий путь к Синрету Конни рассчитывал проделать в полном одиночестве, но попался на глаза мэтру Ариену, хромавшему от одной палатки к другой. Делле, однако, был по уши занят хлопотами с ранеными, ограничившись небрежным взмахом руки и тут же скрывшись за холщовым пологом. Среди раненых, между прочим, были и несколько дуэргар. Иные, числом в полдюжины, сложили оружие добровольно и в лечении не нуждались. С этими возникла еще одна трудность: традиции не позволяют убивать тех, кто добровольно сдался в плен (хотя среди егерей вовсю ходили пересуды о том, что хорошо бы вздернуть всех уцелевших «непримиримых»), но и содержать их тоже было, во-первых, негде, а во-вторых, незачем. В конце концов, аквилонский король махнул рукой и велел отпустить гулей на все четыре стороны. Мол, пусть катятся, куда хотят. Четверо выживших сторонников да Греттайро покинули «Сломанный меч». Двое пожелали остаться.
…У берегового уреза обнаружились два живых существа. Бродивший вдоль кромки воды жеребенок пепельной масти, приветствовавший принца Аквилонии дружелюбным фырканьем, и владелец колдовской школы. Последний предавался своему любимому занятию — созерцанию: восседая на прибрежных валунах, глядел на переливающуюся в лучах заходящего солнца озерную гладь. Когда Коннахар подошел ближе, Хасти бросил на него мимолетный безразличный взгляд и вернулся к созерцанию водного простора.
— Вряд ли там что-то осталось, — осмелился заикнуться Конни, предположив, что чародей пытается разглядеть останки сгоревшего две ночи назад погребального плота с телами Рейенира да Кадены и Иламны Элтанар. Плот, заваленный ворохом сухостоя и облитый маслом, отнесло почти на самую середину озера, и там он заполыхал — алое кровоточащее пятно посреди безмолвия черной воды. Молодой человек тогда еще не раз упрекнул себя в том, что из-за незнания традиций Лесного Княжества они допустили ужасную ошибку, захоронив тело госпожи Солльхин на холме Одиночества, в месте ее гибели. Откуда им было знать, что останки представителей правящей семьи, их приближенных и павших в бою по рабирийским обычаям положено возлагать на костер? А если душа Солльхин по их вине теперь не сможет упокоиться с миром?
— Ничего там не осталось, — мрачно буркнул Одноглазый. — Твой дух в ужасном смятении. Хочешь поговорить? Я сейчас не очень расположен к беседам, но и в эдаком раздрае тебя оставить не могу. Так что присаживайся.
Коннахар выбрал парочку валунов поудобнее, чтобы можно было опереться спиной и вытянуть ноги. Камень был теплым. После недолгого молчания Хасти вздохнул и негромко сказал:
— Что ж вы такое натворили, дети героев? Горы трупов, море крови… А все ради чего? Знаешь, у гулей было древнее пророчество… Оказалось, оно про тебя. Дитя Осени, несущее с собой свет, боль и избавление… Пророчество сбылось, но какой ценой?
— Я не хотел! — стоном вырвалось у принца. — Я не того хотел! Так вышло, в том нет моей вины… Все, что мы пытались сделать, это избавить от проклятия одну только Айлэ…
— А, ну да. Вы не хотели спускать лавину, просто бросались камушками. Но только, такая незадача, жителям деревни, которых погребла гора, от этого не легче…
Одноглазый чуть заметно усмехнулся, подобрал плоскую гальку и ловко пустил ее по воде. Коннахар невольно считал прыжки — подпрыгнув в девятый раз, камень с плеском ушел в глубину. По ровной, как зеркало, озерной глади побежали невысокие кольцевые волны.
— Я позволю себе чуть-чуть поучить тебя жизни. Видишь эти круги на воде? Вот так сейчас разбегаются по миру последствия сделанного тобой, — сказал Одноглазый. — Как, впрочем, и мной. И твоим отцом… Каждый наш поступок, даже самый невинный, задевает краешком великое множество людей. Ошибка писца может разорить богатый торговый дом, ошибка короля способна всколыхнуть весь Обитаемый Мир… Твой отец могуч, но не вечен, увы, так что рано или поздно тебе, Коннахар, предстоит стать королем одной из самых могущественных держав Хайбории. Запомни накрепко: чем бóльшая ответственность лежит на тебе, тем больше последствия любого твоего решения. Лишь боги ведают, каковы будут эти последствия, поэтому никогда не решай поспешно…
— Запомню, — пообещал Коннахар. — Запомню накрепко, Хасти. То, что произошло… мне очень жаль. Если бы я мог вернуть все назад…
— Что сделано — того не воротишь, — пожал плечами маг. — И все же меня не оставляет предчувствие, что история еще не окончена. Уж больно удивительно все сложилось, невероятно даже для меня, а я, поверь, повидал немало…
Они помолчали. На синей глади озера золотились солнечные блики. Коннахар сидел неподвижно, одолеваемый горестными мыслями. О чем думал Хасти, сказать было трудно. Маг меланхолично развлекался. Он набрал пригоршню серых плоских галек и время от времени запускал в полет над озером, подправляя их взглядом — камешки, упруго отскакивая от поверхности воды, совершали полный круг и выпрыгивали на берег прямо к ногам Одноглазого.
— По крайней мере, она вернулась, — вдруг далеким голосом сказал Хасти, как видно, отвечая на какие-то собственные мысли. — Этого не могло случиться, но это случилось. За одну лишь возможность вновь увидеть ее я готов простить вам все и еще останусь в долгу.
Коннахар догадался, что речь идет об Иллирет.
Принц никак не мог уразуметь, отчего Хасти совершенно не обрадовался появлению своей давно утраченной и чудесным образом вновь обретенной подруги. Еще более разочаровался Ротан Юсдаль, надеявшийся стать свидетелем трогательной встречи, которая непременно войдет во все предания, баллады и летописи. Ничего подобного не случилось — находившийся под влиянием дурманного зелья Хасти принял альбийку за призрак собственного воображения и попытался развеять ее заклинанием. Иллирет, похоже, обиделась на такое отношение и теперь всячески избегала оставаться с магом наедине. Вдобавок госпожа ль’Хеллуана скверно себя чувствовала: при взрыве хранилища ей тоже немало досталось, да к тому же беспокоила раненая рука. Альбийка не желала никого видеть и ни с кем разговаривать, отсиживаясь в разбитой для нее палатке, когда не требовалось ее лекарское искусство.
