Светлана взяла Кузю на руки, встала из-за стола.
— Это потом, — прервала она. — Эти мелочи можно поручить советникам. На сегодня довольно. Я отнесу Кузю, а ты... отправляйся спать тоже. Я сейчас приду. Присплю Кузненечика и приду.
Когда помещение опустело, Мрак тихонько отодвинулся, в груди зарождалось глухое рычание, он давил его, как мог. Значит, это Иваш возжаждал его жизни. Тот самый Иваш, шкуру которого он спас... Скотина. Правда, возможно, если бы знал, что на троне тот самый Мрак, то, возможно, не стал бы? Хотя кто знает, люди думают так, а тцары — эдак. У них всё подчинено не «хочу», а «надо». Причем в наихудшей форме: надо не мне, а государству, что значит, можно оправдать всё.
Светлана даже не против того, чтобы убивали незнакомого тцара. Нет, она против, чтобы убивали без её ведома. Без её одобрения. Мол, убивать соседнего тцара — дело серьёзное, потому убивать его или не убивать — должны решать другие тцары, а не их жёны. А этот Иваш — всего лишь жена тцара Куявии!
Он улыбнулся по-волчьи, тихонько двинулся по ходу, заглядывая в помещения, освежая в памяти расположение комнат, залов, длинных коридоров огромного дворца. Когда он вернулся к спальне, заглянул, сердце снова стиснулось, а в груди заныло.
Огромное ложе уже занято: Иваш спит на спине, руки широко раскинул. Рядом тихонько заснула Светлана, её щека лежит на сгибе его локтя. Тайный выход из спальни ведёт через тёмную комнату, где тесно от тцарских одежд Светланы и ещё более пышных и ярких — Иваша. Мрак поколебался, можно бы и так, спят же, но что-то внутри удержало, сбегал за своей одеждой, даже пояс надел с кинжалом в ножнах, потихоньку отодвинул камни и выбрался в комнату.
Человечий нюх уже не рисовал отчетливые картины, пришлось постоять в полутьме, среди надушенных одежд, причём — от одеяний Иваша пахнет сильнее и смраднее, потом потихоньку приоткрыл дверь. Лицо Светланы разрумянилось, пухлые губы шевелятся, но Мрак не расслышал ни слова.
Он снял с пояса нож, острый, с изогнутым клинком, какой делают только в Барбусе, глаза быстро пробежали по сторонам, взгляд упал на стол с расстеленной картой. С размаха всадить нож не решился, могут услышать, попробовал приставить острие к столешнице и навалиться, тоже не получилось, озлился, со всего размаха загнал нож в крышку стола, пришпилив карту, молниеносно отпрыгнул, шмыгнул в тёмную комнату, как можно тише раздвинул дурно и сильно пахнущие одежды, вон он, главный камень, пальцы нажали как будто сами по себе, он проскользнул в тайный ход и вернул камень на место.
В комнате раздавались голоса: встревоженный — Светланы и сонный, капризный
— говорок Иваша. Мрак прильнул глазом к дырочке. Светлана сидела на постели, озиралась. Золотые волосы падали на плечи и обнажённую грудь. Она выглядела такой прекрасной и невинной, что в сердце снова кольнула боль. Он поспешно отодвинулся, показалось непристойно видеть её обнажённой. Пальцы схватились за волосатую грудь, он помял с силой, отступил и, шатаясь, потащился по тёмному ходу прочь.
8. ВОСЬМОЙ ДЕНЬ НА ТЦАРСТВЕ
Утром проснулся, уже морщась от сильного запаха оливкового масла. Даже не запаха, а уже откровенной вони. На этом масле внизу в людской жарят рыбу, а здесь в помещениях для благородного люда хоть забивай окна. Со двора резко и неожиданно раздались пронзительно грубые овечьи крики. Он рассерженно прыгнул к окну, весь двор внизу покрыт этой волнующейся массой, все мясистые тела втягиваются в раскрытые двери подвала: кому-то приспичило резать прямо здесь, чтобы свежее мясо сразу к столу...
Пастух на худой лошадке, сам тоже как скелет, весь лиловый, настолько пропитался солнцем, но голова белая, как у перезревшего одуванчика. Мрак рассмотрел даже седые волосы на руках и на груди. Овцы, мелко-мелко перебирая копытцами, исчезают в подвале, пастух сонно тыкал в отставших длинным посохом.
— И это дворец, — сказал Мрак с сердцем. — Столица!..
Зевнул, почесался, самокритично подумал, что и он вроде бы не совсем император, таких тцаров пруд пруди, их больше, чем лягушек. На всех дворцов, окружённых огромными садами с розами, не настроишься. Настроение улучшилось, подмигнул Хрюнде, та наблюдала за ним сонными глазами.
Жаба зевнула, тоже почесалась, уморительно вытягивая шею и выворачивая голову, перевернулась на другой бок и заснула, приоткрыв крохотную красную пасть.
На этот раз Мрак позволил завести себя в бассейн, разрешил мыть, чистить, скрести, мять и щупать, а к завтраку вышел свеженький, бодрый, готовый сожрать хоть жареного коня с копытами и даже с подковами. На завтраке присутствовали неизменный Аспард, Червлен, даже Манмурт ради такого дела выгулял жабу быстрее обычного, ибо разделить с самим тцаром завтрак — это ж можно рассказывать о такой привилегии всем потомкам до самого дальнего колена.
Мрак с удовольствием выслушал новости о крепости Несокрушимой, которую артанцы сдуру дважды пытались захватить конными отрядами, даже не удосужившись запастись штурмовыми лестницами. Аспард со смешками напомнил о Щербатом, случай на заднем дворе уже оброс легендами, поговорили о драконах, здесь Аспард посерьёзнел и рассказал подробно и скучно, как ищут тех, кто осмелился посягнуть на священную особу Его Величества.
После завтрака время принимать посетителей, решать дворцовые мелочи, Мрак уже привычно направился в зал, но сразу за дверью услышал радостный возглас:
— Ваше Величество!
К нему с ослепительной улыбкой подходила, лукаво улыбаясь и томно покачивая обнажёнными плечами, роскошная молодая женщина. На голове блистает башня золотых волос, все сооружение перевито голубой лентой, глубокий вырез на платье, молочные белые полушария с такой жаждой рвутся наверх, что у Мрака пальцы шевельнулись сами, словно помогал, да, просто помогал, в поясе узка, но бёдра широки, а зад похотливо приподнят, оттопырен. Крупные сочные губы, огромные голубые глаза, соболиные брови, а мелкие ровные зубки блещут как жемчуг.
— Эт я, — ответил Мрак. Он покосился по сторонам, но верный Аспард отлучился, проверяет стражу на входе в тронный зал. — Эт я, ты угадала.
Она весело засмеялась, красиво вскидывая голову, чтобы он лучше рассмотрел её нежное чистое горло. У неё в самом деле, отметил он, удивительно красивая шейка, изящный подбородок, а смеётся тихо и в то же время звонко, как будто звенит маленький серебряный колокольчик.
— Да, — сказала она смешливым голосом, — как же мне угадать, Ваше Величество, когда вижу вас так редко?
— Да, что-то и я тебя вчера не видел, — ответил он осторожно.
В самом деле, мелькнула мысль, такую женщину он бы заметил издали. Таких замечают так, что остальные женщины в зале, да и вообще на всем свете исчезают вовсе.
