– А Всадники могут видеть? – поинтересовался Мерри. – Мне показалось, что они не смотрят, а нюхают. Ищут нас, так сказать, по запаху… Но когда ты их заметил, то сразу велел нам лечь и головы не поднимать, да и теперь уверяешь, что, дескать, высунемся – костей не соберем…
– На вершине я повел себя непростительно беспечно, – вздохнул Бродяга. – Я хотел найти следы Гэндальфа и позабыл обо всем остальном – так меня увлекли поиски. Стоять во весь рост, да еще втроем, да еще на самой вершине, было большой ошибкой. Черные кони – вот кто видит, и притом прекрасно. К тому же у Всадников служат в соглядатаях самые разные твари. Да и люди им иногда подсобляют – мы столкнулись с этим в Бри. Всадникам мир света, каким его видим мы, недоступен, но мы отбрасываем в их сознании что–то наподобие теней, и только лучи полудня уничтожают эти тени совершенно. Ну, а в темноте Всадники видят разные тайные знаки и приметы, от нас, как правило, скрытые. Вот тогда–то их и надо опасаться больше всего. Кроме того, их притягивает запах живой крови. Ее они чуют в любое время дня и ночи. Они алчут ее – и в то же время ненавидят лютой ненавистью. Но помимо обычных чувств у них есть еще и другие. Ведь и мы ощущаем их присутствие не по внешним признакам. Мы едва успели прийти сюда, как в сердце к нам закралась тревога, а ведь увидели мы их далеко не сразу. Всадники чувствуют наше присутствие еще острее. Но главное, – Бродяга перешел на шепот,– главное – зов Кольца!
– Значит, бежать некуда! – воскликнул Фродо, озираясь, как загнанный зверек. – Если я выйду отсюда – меня увидят и догонят. Останусь – Кольцо само их позовет…
Бродяга положил руку ему на плечо.
– Надежда еще есть, – сказал он. – Ты не одинок. Будем считать этот хворост, который кто–то приберег для нас, добрым знаком. Здесь нет укрытия и нет защиты от врага, но огонь послужит нам и укрытием, и защитой. Саурон может принудить огонь – как, впрочем, и все в мире – служить ему, но Всадники не любят огня и боятся тех, кто им владеет. Огонь – наш союзник в этих безлюдных землях.
– Может, оно и так, – пробормотал Сэм. – Но и лучшего способа показать Всадникам, где мы, тоже нету. Разве что прокричать: «Ау! Мы тут!» – да погромче!
Выбрав самый глубокий и защищенный от ветра уголок ямы, они разожгли костер и приготовили еду. Вечер занавесил лощину сумерками, стало холодать. Хоббиты вдруг поняли, что страшно проголодались, – не ели они с самого утра. Но стряпать настоящий ужин теперь было не с руки. Впереди простирались пустынные земли, где обитали одни птицы да зверье, – неприветливый, мрачный край, давно покинутый всеми средьземельскими племенами. Следопыты здесь иногда бывали, но Следопытов было мало, и подолгу они в этих местах не задерживались. Другие гости забредали сюда редко, причем, как правило, гости такие, что встретишь – не обрадуешься: например, с северных отрогов Туманных Гор к Пасмурнику наведывались тролли… Обычные же путешественники пользовались исключительно Трактом. Это были в основном гномы, вечно спешившие по своим делам; но гномы были скупы и на слова, и на помощь.
– Не представляю, как мы сумеем растянуть наши запасы, – сказал Фродо. – Последние дни мы тряслись над каждым куском, да и сегодняшнюю трапезу пиром не назовешь, но мы все равно истратили больше, чем следовало. А впереди еще две недели пути, да и то если повезет.
– Еда под ногами, – сказал Бродяга. – Ягоды, коренья, травы. Надо будет – и поохочусь. Не бойтесь! До зимы от голода не погибнем. Но собирать коренья и охотиться – дело долгое и отнимает много сил, а мы спешим. Поэтому лучше затяните потуже пояса и утешайте себя надеждой на трапезы в Доме Элронда!
С наступлением темноты стало еще холоднее. Выглядывая из лощины, хоббиты не видели ничего, кроме серых равнин, быстро погружавшихся во мрак. Небо снова расчистилось и постепенно заполнилось перемигивающимися звездами. Фродо и его друзья подвинулись ближе к костру и тесно прижались друг к другу, натянув на себя все тряпки и одеяла, какие только отыскались в мешках. Бродяга довольствовался обычным плащом и сидел в стороне от огня, задумчиво посасывая трубку.
Когда стемнело и костер разгорелся ярче, Бродяга, пытаясь отвлечь хоббитов от мыслей о страшном, начал рассказывать разные истории. Он знал множество легенд о древних временах, об эльфах и людях, о светлых и черных деяниях Старшей Эпохи. Сколько же ему лет, гадали хоббиты, и откуда он все это знает?
– Расскажи нам о Гил–галаде, – неожиданно попросил Мерри, когда Бродяга закончил повествование об эльфийских королевствах. – Ты знаешь конец той старой баллады, про которую мы говорили?
– Как не знать, – ответил Бродяга. – И Фродо знает. Как–никак, эта история имеет к нам самое прямое отношение.
Мерри и Пиппин посмотрели на Фродо. Тот сидел, уставившись в огонь.
– Я знаю только то, что рассказал мне Гэндальф, – медленно произнес он. – Гил–галад был последним из великих эльфийских королей Средьземелья. На их языке «Гил–галад» означает «звездный свет». Элендил Друг Эльфов и Гил–галад отправились в…
– Нет! – перебил Бродяга. – О том, куда они отправились, лучше пока не рассказывать – особенно теперь, когда рядом рыщут слуги Врага. Вот удастся нам прорваться к Дому Элронда, там и услышите эту историю целиком.
– Тогда расскажи про что–нибудь другое, – попросил Сэм. – Хотя бы про эльфов. Как они жили в прежние времена? Мне ужасно хочется послушать про эльфов, а то темнота что–то уж слишком близко подобралась.
– Я расскажу вам о Тинувиэли, – согласился Бродяга. – Только вкратце, ибо это длинная легенда и конец ее неизвестен. Мало кто помнит теперь, как рассказывали ее в старину, – разве что сам Элронд. Это удивительная история – правда, печальная, как и все легенды Средьземелья, но посмотрим – может, выслушав ее, вы чуть–чуть воспрянете духом.
Он немного помолчал и неожиданно, вместо того чтобы начать рассказ, тихо запел:
Был долог лист и зелен луг,
Высок болиголов,
И звездный пробивался луч
Сквозь лиственный покров;
И тень, и свет, и сушь, и прель,
И музыка в тиши –
Так танцевала Тинувиэль,
Как луч в лесной глуши.
А Берен шел с полночных гор
И заплутал, устав,
И рек услышал разговор,
Когда кончался день.
Раздвинул он заслоны трав –
И видит золотой узор,
И видит блещущий рукав
И кос ночную тень.
От злой истомы исцелен,
Забыв свой прежний путь,
Спешит ее коснуться он,
Но ловит лунный свет:
Лес Тинувиэли – словно дом,
Скользнет, порхнет – и не вернуть.
И камень лег ему на грудь,
И лес молчит вослед.
Но поступь слышится, легка,
И мнится шум шагов,
И, словно под землей река,
Поет сокрытый звук,
Пусть сник, увял болиголов,
И осень коротка,
И листья устилают ров,
И блекнут лес и луг.
Все гуще лет и листьев слой.
Он бродит, как во сне,
Под небом непогоды злой,
В лучах застывших звезд.
Она – на холмах, при луне,
Сорит серебряной золой,
Танцует в стылой вышине,
Блестит плащом волос…
Когда же минула зима,
С холмов сошла Она –
Грозна, как вешние грома,
Нежна, как пенье вод.
Цветы проснулись ото сна – И видит Берен, что сама,
Волшбой весны озарена,
К нему она идет.
«Тинувиэль!» – и дева вспять
Глядит, удивлена:
Откуда смертный мог прознать,
Как Тинувиэль зовут?
Лишь миг помедлила она, –И тысячью незримых пут
Дала любви себя связать,
Судьбой побеждена.
И смотрит Берен в тень волос,
В сияние очес,
И видит в них мерцанье звезд
И зеркало небес.
И, краше всех земных принцесс,
Шатер своих волос
Она раскинула вкруг них – И мир, сияя, стих.
Судьба их повлекла, строга,
За страшный горный круг,
В железные дворцы Врага,
В бессолнечную муть.
Катили вал Моря Разлук, –
Но там, у неземных излук,
Где не метет пурга,
Дано им было мрак стряхнуть
И с песнею пуститься в путь,
Не разнимая рук[149].
Бродяга вздохнул и смолк. Заговорил он не сразу.
