— Что же, по-вашему, могло случиться с Корчем?
— Да что угодно. Бандиты, похитители людей. Микрокосм… Ваше здоровье!
Он был низенький, лысый, крючконосый, с венчиком седых курчавых волос вокруг лобастого черепа. И суетился сегодня как-то особенно оживленно, глаза так и поблескивали.
— Новое приобретение? — спросил Сварог. — Раритет?
— Новый маленький успех, который в то же время стал грустным разочарованием. С успехами такое случается. — Не дожидаясь вопроса, он просеменил к книжной полке, схватил прислоненную к переплетам картинку в узкой медной рамке. — Вот, взгляните.
Сварог взглянул. Человек в темно-желтом камзоле сидел на красивом вороном коне, и в обоих не было ничего удивительного. Он пожал плечами:
— После общения с Гаем могу сказать одно: этой картинке лет сто…
— Сто двадцать.
— И называется такая манера, по-моему, кирленской школой.
— Верно, — кивнул Анрах. — Никто ничего не замечал сто двадцать лет… Изволите ли знать, сто двадцать лет назад благородный граф Кэши, с большим сходством изображенный на этом портрете — что подтверждается другими известными полотнами, — сопровождал на прогулке благородного барона Торадо, к которому питал давнюю неприязнь и место коего в канцелярии министра финансов давно стремился занять. Они были вдвоем, без слуг. В лесу на них напали волки. Графу Кэншу удалось ускакать. Барона волки загрызли. Король, благоволивший к барону, но не особенно расположенный к графу, отрядил тщательнейшее следствие, в конце концов очистившее графа от всех и всяческих подозрений. Слишком многие свидетели, в том числе верные слуги барона, видели, что при графе, когда он уезжал с бароном, не было и перочинного ножика. Слишком опытными были королевские егери, выступившие в роли экспертов по звериным укусам. Волки, никаких сомнений. В те времена они еще водились в Роблейских лесах во множестве. Граф получил место… А совсем недавно я наткнулся на этот портрет, считавшийся пропавшим.
Он сделал эффектную паузу, и Сварог, чтобы доставить старику удовольствие, поторопился спросить — с искренним, впрочем, любопытством:
— И что же в этом портрете особенного?
Анрах подал ему большую лупу в затейливой серебряной оправе с литой ручкой:
— Присмотритесь получше к этому прекрасному коню. Точнее, к его морде.
Сварог присмотрелся, опустил лупу. Снова посмотрел:
— Послушайте… Это что, фантазия художника?
— Это добросовестность художника, — торжествующе возвестил Анрах.
— Но у этого, с позволения сказать, коня самые натуральные волчьи зубы!
— Правильно, — сказал Анрах. — Никакой это не конь. Он называется шарук и водится на Сильване, в Великих Степях. Говорят, тамошним кочевникам иногда удается их приручать, и это, несомненно, правда, судя по происшедшему. Шарук и в самом деле внешним видом не отличается от коня, но зубы у него скорее волчьи. Это плотоядное животное и, кстати, грешит людоедством. Представления не имею, как графу удалось его раздобыть и незамеченным переправить на Талар — на Сильване он никогда не бывал, должно быть, не вошедшие в Историю доверенные лица постарались. Никто ничего не заподозрил — кто станет заглядывать в зубы самому обычному коню? Это на картине он горячится, закусил удила, открыл пасть… Граф очень быстро от него избавился — есть упоминание о пожаре в конюшне. А добросовестный художник, родной племянник графа, погиб при странных обстоятельствах. Картина попала к антикварам всего месяц назад, когда разорившиеся потомки графа распродавали имущество… Понятно, почему граф ее не уничтожил — любил, должно быть, иногда разглядывать, гордясь своим хитроумием…
— Где же здесь разочарование?
— Все действующие лица давно мертвы, — сказал Анрах. — Уличать преступника бессмысленно, а его потомки ни в чем не виноваты…
Пес в углу снова заворочался и протяжно зевнул, обнажив розовый, как «докторская» колбаса, язык и зубы, ничуть не уступающие зубам у лжеконя.
— Да, верно. Прошлое хранит немало загадок… — сказал Сварог, перебрасывая мостик к тому, что его занимало.
И Анрах облегчил ему задачу:
— Вас интересует что-то конкретное?
Сварог посмотрел ему в глаза и сказал насколько мог равнодушно:
— Древние подземные ходы, ведущие на тот берег.
— Не самая любопытная загадка древности, — сказал мэтр после короткого раздумья, — но в сочетании с известием об установленной недавно блокаде части города она становится весьма любопытной… Вам очень нужно на тот берег?
— А вы горите желанием помочь закону? — спросил Сварог.
— Я не горю желанием ни помогать закону, ни нарушать его. Мне было бы легче беседовать с вами, маркиз, знай я, кто вы такой на самом деле…
— А если для меня это, наоборот, создаст трудности?
— Я ведь не начинал этого разговора, — тихо сказал Анрах. — Вы сами начали… — И он оглянулся в угол.
— Не тревожьте собачку, — сказал Сварог. — Я непременно успею выстрелить первым. Люблю собак, не хотелось бы… Так вот, я не крал никаких алмазов. И я не черный маг, я вообще не маг.
— Насчет алмаза — сущая ерунда, это ясно любому мало-мальски сообразительному человеку, — кивнул Анрах. — Алмаз очень легко спрятать — но на заставах никого не обыскивают, а если и обращают внимание на вещи, то только те, что способны послужить укрытием человеку — ящики, бочки… Между прочим, черные маги ничуть не боятся зеркал, если предстают в своем истинном облике. Отсюда легко сделать вывод, что кордоны и прочие полицейские забавы преследуют одну-единственную цель: задержать кого-то, кто изменил облик… Даже не схватить — задержать в Равене…
Он подошел к каминной полке и снял с нее замысловатый предмет, с равным успехом способный оказаться и старинным пистолетом (джетарамские оружейники любили делать такие замысловатые устройства), и деталью самогонного аппарата. У него имелась выступающая трубка с отверстием, и смотрело оно прямо на Сварога.
— Пистолет? — спросил он.
— Пистолет, — кивнул Анрах. Сварог ухмыльнулся и вынул свой.
Огляделся, выискивая что-нибудь подешевле, что не жалко попортить. Выстрелил в полено у камина, и оно дернулось под бесшумным ударом серебряной пули, чуть подпрыгнуло на медном листе, защищавшем пол от случайных угольков.
— У меня — лучше, — сказал Сварог.
— Впечатляет, — признался Анрах. — Между прочим, в руках у меня старинный секстан, совершенно безобидный. Уж простите… Хотелось увидеть даже не ваше оружие — вашу реакцию на нацеленный ствол… Понимаете ли, маркиз, вы мне сразу показались чуточку странным. Мало найдется провинциальных дворян, знающих слова «микрокосм» и «абиссальный». Я стал к вам присматриваться. Вы всегда старались двигаться по комнате так, чтобы не отразиться ненароком в зеркале — значит, истинный облик у вас другой, не тот, что я вижу. Но вы без всякой опаски берете в руки серебро, — он кивнул на чарочки, — и пес вовсе не настроен к вам враждебно — он просто чувствует, что с вами что-то не так, но это но имеет никакого отношения к черной магии. И, наконец, только что завершившаяся мизансцена. Я служил в молодости в кавалерии, повоевал, знаете ли. Под прицелом моего «оружия» вы держались удивительно безмятежно. Словно заранее знали, что пули, сиречь метательное оружие, не причинят вам вреда. Так может вести себя только лар. Правда, насколько я могу судить по нашим беседам — а я порой ставил ловушки, простите, — вы не знаете иных вещей, очевидных для всякого лара. И все же готов прозакладывать голову — вы родились не на Харуме…
