вздохнула.
– Ари, – сказала она, – ты выросла такой милой девушкой. Мне будет ужасно не хватать тебя, когда какой-нибудь богатый и красивый молодой человек выберет тебя и ты выйдешь замуж и уедешь из нашего дома.
Ариадна неопределенно хмыкнула.
– О, я знаю, с этим Чарльзом получилась очень неприятная история, – вздохнула мать. – Но пройдет время, и ты встретишь мужчину получше.
Она глубоко вздохнула, расправила плечи, и Ариадна вдруг вспомнила, что ее мать – Сумеречный охотник, как и все другие. Преодоление жизненных трудностей было частью ее работы.
– Во имя Ангела, – произнесла миссис Бриджсток новым, бодрым голосом, – жизнь продолжается, и мы не можем целый день стоять в вестибюле и без конца обсуждать одно и то же. У меня много дел… супруга Инквизитора должна держать оборону, пока хозяин дома в отъезде, и все такое…
Ариадна кивнула, поцеловала мать в щеку и поднялась на второй этаж. Проходя по коридору мимо отцовского кабинета, она заметила, что дверь приотворена. Она слегка толкнула ее и заглянула в комнату.
Девушку встревожил беспорядок в кабинете. Если Ариадна надеялась, что пребывание в кабинете Мориса Бриджстока поможет ей почувствовать себя ближе к отцу, то ошиблась – более того, ее снова охватила смутная тревога. Отец был человеком брезгливым, педантичным и организованным – и гордился этим. Он терпеть не мог беспорядок. Она знала, что ему пришлось спешно уехать, но только теперь, увидев разгромленный кабинет, она поняла: в ту ночь отец был в панике.
Она машинально начала прибираться: задвинула кресло под стол, поправила занавеску, зацепившуюся за светильник, вынесла чайные чашки за дверь и поставила на пол, чтобы их забрала экономка. Перед каминной решеткой лежала кучка давно остывшей золы; Ариадна взяла небольшую метелку из медной проволоки, чтобы замести золу обратно в камин…
И застыла.
Среди углей что-то белело – стопка наполовину обгоревших бумаг. Она узнала каллиграфический почерк отца. Ариадна присела перед камином. Что же это были за записи, раз отец счел необходимым уничтожить их перед отъездом из Лондона?
Она вытащила документы из камина, стряхнула с них золу и начала читать. Пробежав глазами несколько строчек, она почувствовала, как пересохло в горле и внезапно стало нечем дышать.
Наверху первой страницы были написаны две фамилии: «Эрондейл/Лайтвуд».
Она знала, что совершает нехороший поступок, даже преступление, но имя «Лайтвуд» жгло ей глаза… Если семье Анны грозят какие-то неприятности, она должна узнать, в чем дело.
Страницы были рассортированы по годам: 1896, 1892, 1900. Ариадна просмотрела бумаги, и ей показалось, что ее затылка коснулась ледяная рука.
Отец записывал не суммы потраченных или заработанных денег; он описывал события. События, к которым имели отношение Эрондейлы и Лайтвуды.
Нет, не события. Ошибки. Упущения. Проступки. Здесь были зафиксированы все действия Эрондейлов и Лайтвудов, которые, по мнению отца, вызвали различные проблемы и неприятности; все, что могло считаться проявлением безответственности, неосторожности, некомпетентности, было описано в этих заметках.
12/3/01: Г. Л. отсутствовал на заседании Совета без объяснения.
6/9/98: Обор. в Ватерлоо говорят, что У. Э./Т. Э. отказались от встречи, из-за чего пришлось закрыть Базар.
8/1/95: Глава Института Осло отказывается встречаться с Т. Э., ссылаясь на ее происхождение.
Ариадне стало нехорошо. Большая часть этих «проступков» была мелочью, ничтожной ерундой или слухами; сообщение о том, что глава Института Осло не захотел встречаться с Тессой Эрондейл, одной из добрейших женщин, известных Ариадне, было отвратительным. Этому человеку следовало сделать выговор; но вместо этого ее отец внес этот эпизод в список «грехов» Эрондейлов.
Что это такое? Что задумал ее отец?
В нижней части стопки было что-то еще. Лист кремовой почтовой бумаги. Не заметки – письмо. Ариадна развернула письмо и не поверила своим глазам.
– Ариадна?
Девушка быстро сунула письмо за корсаж, прежде чем обернуться к матери. Флора стояла на пороге, нахмурив брови, и сурово смотрела на дочь. Когда она заговорила, в ее тоне не было и следа прежней теплоты, с которой она обращалась к Ариадне внизу, в холле.
– Ариадна, что ты здесь делаешь?
Серое море и черные скалы,
Грохот прибоя и инея хруст,
В сердце моем одно имя осталось,
Больше оно не слетит с моих уст.
Чарльз Дж. Д. Робертс, «Серое море и черные скалы»
Когда Люси окончательно пришла в себя, за окном по-прежнему шумел прибой, а свет зимнего солнца был таким ярким, что она сразу зажмурилась. Она села в постели так резко, что закружилась голова. Но Люси твердо решила, что больше не уснет, не потеряет сознание, не вернется в то темное, пустое место, где не было ничего материального, только голоса умерших.
Девушка отбросила полосатое шерстяное покрывало, под которым спала, и спустила ноги с кровати. Первая попытка встать оказалась неудачной; у нее подогнулись колени, и она повалилась назад. Во второй раз, прежде чем подняться на ноги, Люси вцепилась в спинку кровати. Это помогло, но все равно она с минуту раскачивалась взад-вперед, как старый морской волк, непривычный к суше.
Если не считать простой железной кровати, выкрашенной желтоватой краской под цвет стен, в ее маленькой спальне почти ничего не было. В камине потрескивали догорающие угли странного пурпурного цвета, у окна стоял туалетный столик из некрашеного дерева, на котором были вырезаны русалки и морские змеи. Она успокоилась, заметив в ногах кровати свой чемодан.
В конце концов, стараясь не обращать внимания на болезненные ощущения в ногах, в которые словно вонзались тысячи иголок, Люси добралась до окна, находившегося в глубокой нише, и выглянула наружу. Перед ней раскинулся живописный пейзаж, словно написанный белой, темно-зеленой, черной и бледно-голубой красками. Дом Малкольма приютился на скале над маленькой, чистенькой рыбацкой деревней. Внизу, под домом, был узкий пролив, защищавший гавань от бурных океанских волн. В гавани покачивались лодчонки рыбаков. Небо было прозрачным и совершенно чистым, хотя погода, видимо, переменилась совсем недавно – на двускатных крышах деревенских домов белел снег. Из дымоходов к небу поднимались черные столбы дыма, а внизу зеленые волны разбивались об утесы, и белая пена стекала по камням.
Это было прекрасное зрелище – суровое, но прекрасное, и вид бескрайней морской глади вызвал у Люси странное ощущение внутренней пустоты. Казалось, что Лондон находится на другом конце света; там, бесконечно далеко от Люси, остались ее друзья и родные – Корделия и Джеймс, мать и отец. О чем они сейчас думают? Где, по их мнению, она находится?
