– Возможно, это заблуждение, основанное на причудливой игре схожих слов. В Иранистане и Полуденном Туране водятся существа под названием «гули» или, скорее, «гхойли» – зловещее наследство Кхарии и плоды творения неудачливых некромантов. Прошло слишком много времени, чтобы утверждать наверняка… Можно узнать, откуда взялась сия прелюбопытная книга? Достопочтенный Рамеус да Брукария заслуженно носил прозвище «Развеивателя легенд», но такого сочинения мне доселе видеть не доводилось.
– Майлдаф привез седмицу назад, – неохотно пояснил Конни. – Уверяет, будто купил где-то в Немедии, в Меноре. А на самой книге стоит знак Тарантийской Обители Мудрости.
– С каких это пор достопочтенный Бриан увлекся историческими загадками? – собеседник принца заложил страницу фолианта подвернувшимся под руку длинным гусиным пером. – Конечно, помимо ведения торговли, он собирает легенды родного края… Но при чем тут Зингара? Или ты имеешь в виду Лиессина?
– Его самого. Он вдруг решил сделать мне подарок к Белтайну. Так что скажешь? Подлинная это книга или нет? Можно верить тому, что в ней говорится, или?..
Коннахар все-таки не решился идти со своими вопросами – а их накопилось немало – к самому верховному хранителю королевских архивов, сиречь к старому Озимандии. Если бы библиотекой замка по-прежнему заведовал отец Ротана и Меллис Юсдалей, никаких трудностей бы не возникло. А беседовать с Озимандией… Как-то страшновато.
К сожалению, вышедший в отставку Юсдаль-старший десять последних лет безвылазно пребывал в Гандерланде, и потому Конни отправился к господину Невдеру, одного из десятка помощников старшего Хранителя, некогда преподававшего маленькому наследнику престола и его друзьям начатки исторической науки.
Невдер отыскался на положенном месте – в пропыленном кабинете, заполненном книгами так, что для самому владельцу комнаты оставался лишь крохотный участок для стола и кресла. Для начала он попросил некоторое время на ознакомление с принесенным фолиантом, в течение коего Конни бродил по залам хранилища, разглядывая названия на переплетах.
– Видишь ли, Коннахар, никто не может утверждать, будто знаком с историей гулей. Мы знаем, – или полагаем, что знаем – что последние две тысячи лет или чуть больше они обитают в Рабирийских холмах, что их не слишком много – около двадцати или тридцати сотен, не считая проживающих в людских городах Заката и Восхода, – постепенно увлекаясь, Невдер заговорил суховато-размеренным тоном, знакомым принцу по былым занятиям. – Конечно, в последнее время отношение к этому народу сильно изменилось, однако не настолько, чтобы они решили поделиться с людьми своими тайнами. Особенно касающимися их происхождения.
Конни закивал, соглашаясь, и добавил:
– Я слышал – от отца и от его светлости Рейе Морадо да Кадена – будто гули считают себя потомками альбов, некогда живших на Полуночи Материка. Потом они ушли оттуда – во времена, когда погибла Атлантида и море затопило огромный кусок суши. Если б не катастрофа, земли Нордхейма и Пиктских Пущ сейчас занимали бы половину Океана.
– Вероятно, – Невдер рассеянно погладил вытершийся переплет. – Но я мало доверяю легендам о Великом Потопе. Рассуди сам – неужели хоть какая-то народность могла сохраниться неизменной в течение… десяти? восьми? скольких тысячелетий? Что им помогло? Пресловутое альбийское бессмертие? Или не менее пресловутое Проклятие Побежденных? Откуда нам знать, что гули изначально не являлись именно такими, каковы они есть, а красивую сказку, оправдывающую их жутковатые пристрастия, сложили позже?
Должно быть, выражение лица Конни разительным образом переменилось, потому что месьор Невдер торопливо, словно оправдываясь, присовокупил:
– Либо они говорят чистейшую правду, забытую с течением времен, и почтенный да Брукария совершенно справедливо пытался восстановить истину. Среди собирателей книг, кстати, ходит давний слух, будто в собрании Морской Башни Кордавы хранилась некая «Скрижаль Изгнанников», написанная кем-то из гулей. Якобы в ней подробнейшим образом излагалось жизнеописание и злоключения их народа. Потом она то ли сгорела, то ли пропала. Копий с нее, разумеется, не сохранилось… Если тебя интересует загадка происхождения рабирийцев, у нас отыщется с десяток-другой трудов, посвященных этой теме. Принести?
– Угу, – неожиданно для себя самого согласился молодой человек и без труда представил, выражение лица отца, когда тот заглянет к наследнику и узрит нагромождение фолиантов. Вероятно, сочтет, что драгоценный отпрыск переутомился и нуждается в небольшой встряске.
… Полученные книги – их оказалось немного, всего семь штук – Конни аккуратно разложил на столе, водрузив сверху подаренное творение мэтра Рамеуса.
Оглядел получившуюся картину и задумался: зачем, собственно, ему понадобилось устраивать исторические изыскания? Почему бы просто не расспросить Айлэ или госпожу Меланталь, когда та вернется из путешествия? Кому-кому, а Меланталь Фриерре о гулях наверняка известно больше, чем всем ученым мужам из рода людей, вместе взятым.
Но Меланталь далеко, так что придется выкручиваться самому. А наследнице семейства Монбронов совершенно необязательно знать о внезапно вспыхнувшем интересе ее преданного поклонника к тайнам Рабирийских холмов.
1 день Третьей весенней луны.
В нынешнем году празднование не удалось, ибо невозможно встречать Белтайн в торжественной дворцовой зале. Для этого действа всенепременно требуется поляна среди деревьев, подернутых слабой дымкой распускающейся зелени. До последнего дня обитателей Тарантийского замка не оставляла надежда, что природа смилостивится и затяжные ливни, хлынувшие с началом Первой весенней луны, все-таки прекратятся.
Тогда, как и в прошлые годы, можно будет отправиться в расположенный у верховьев Хорота Руазельский лес: жечь костры высотой до самого неба, бросать в медленную реку венки и веселиться ночь напролет. Конни всегда казалось, что во время Белтайна его родители словно молодеют на добрый десяток лет и потом украдкой вспоминают, как славно провели время.
Дожди не унимались. Мокрый город ежился на берегу взрытой множеством капель и раздувшейся от паводков реки, над парадными воротами замка короны уныло свисали насквозь промокшие флаги и чадили гаснущие факелы. Поездка в Руазель срывалась, и дворцовому управителю, месьору Замио, вкупе с целой армией подручных, пришлось изрядно потрудиться, дабы торжество состоялось.
Весеннее Древо – высокую молодую сосенку, в изобилии обвешанную ленточками, блестящими побрякушками и флажками – установили в наиболее скромном из покоев дворца, однако впечатления крайней неуместности обычного деревца среди мраморных колонн и затянутых бледно-голубым шелком стен сгладить не удалось. Не помогли ни срочно доставленные из полуденных провинций охапки цветов, ни развешанные по стенам гирлянды оливковых ветвей, ни выдержанное «в подлинном народном духе» угощение. Вежливая тоска, казалось, овладела даже геральдическими мордами львов высоко под потолком – их оскаленные бронзовые пасти наводили на мысль о широченном зевке.
