Ему повезло. Черные витязи, слишком нерасторопные в сравнении с беглецом, дали Скиллу возможность выскользнуть из западни. Выскочив из залы, скиф со всех ног бросился вперед, чутко внимая топоту преследующих его монстров.
Извилистый коридор многократно ветвился, выпуская разноцветные побеги: в одном месте стены светились зеленым, в другом — были пропитаны багрянцем, в третьем — сочились бледностью лимонного сока. Скилл не сомневался, что каждый цвет что-то означает, но у него не имелось времени размышлять над этим. Он продолжал свой бег по бесконечному лабиринту, созданному причудливой фантазией мага. Очень скоро Скилл с тревогой осознал, что заплутал. Утешало лишь то, что топот преследователей затих. Скилл позволил себе замедлить шаг.
Дважды ему попались небольшие залы. Первая оказалась совершенно пустой. Очутившись же во второй, Скилл похолодел. Похоже, Сабант был охотником, трепетно относящимся к своим трофеям. А так как маг охотился исключительно на людей, зала напоминала жилище людоеда — полки с мумифицированными головами, в чьих глазах плескалось навечно застывшее выражение ужаса, ложе, обитое кусками выделанной человеческой кожи, жуткая занавесь из нанизанных на шелковые нити фаланг пальцев. Скиллу невольно подумалось, что, возможно, и его пальцам, цепко натягивающим крученую тетиву, суждено в скором времени украсить эту сухо потрескивающую в потоках затхлого сквозняка занавесь, а высушенной голове назначено слепо таращиться на наслаждающегося созерцанием трофеев мага.
За залой вновь начался коридор — бесконечный, петляющий. Но прежде всего коридор был нескончаем. Скилл не сразу оценил истинные размеры расцвеченной каменной кишки. Вначале он просто бежал, потом начал считать шаги, но очень скоро сбился со счета. Коридор оказался слишком велик, чтоб человек мог постичь его грандиозность. То была причудливая каменная паутина, поражавшая бессмыслием своего существования. В отличие от обычного, бытового, собрата этот коридор не соединял собой какие-либо помещения — например, залы и покои дворца. Он жил сам по себе, извивался, петлял, распадался на сотни отрезков, обрывался тупиками. Казалось, он наслаждается своей хаотичностью и независимостью от дворца. Коридор бросался влево и вправо, взвивался ступеньками вверх и неожиданно падал вниз. Он походил на искушенного игрока, влекущего добычу в незримый центр паутины, где притаился липкий паук. Он был настойчив в стремлении подчинить попавшую в его лапы игрушку. Скиф догадался, что имеет дело с лицом одушевленным и к тому же капризным.
Поначалу Скилл пытался сопротивляться желаниям Коридора, однако вскоре убедился в тщетности своих усилий. Коридор влек добычу вперед, решительно пресекая попытки уклониться в сторону. Стоило Скиллу свернуть с избранного Коридором пути, как впереди вставала глухая стена или светящиеся плоскости доносили глухой отзвук шагов черных витязей. Коридор желал играть лишь в свою игру. Человеку не оставалось ничего иного, как подчиниться.
Обутые в мягкие сапоги ноги вкрадчиво ступали по пористой, похожей на окаменевшую губку поверхности. Стены мерцали, непрерывно меняя цвета. Выбор красок зависел от настроения Коридора. Если он был доволен поведением пленника, стены окрашивались в серебристый, розовый или нежно-синий тона. Когда же Скилл делал неправильный выбор, цвет камня становился угрожающим — черным, фиолетовым или густо-алым, словно языки пламенеющей крови. Скилл не знал намерений Коридора, но решил повиноваться ему — сопротивление не предвещало ничего, кроме неприятностей. Он продолжал свой путь, стараясь не думать о том, чем все это закончится.
Довольный послушанием гостя, Коридор, похоже, стал благоволить к нему. Стены окрасились в густые синие тона, постепенно светлеющие до цвета лазури. Когда же на смену пришел нежный цвет рассветного Неба, Коридор закончился, обратившись в небольшую круглую залу.
Подобно самой первой, эта зала была совершенно пуста, если не считать камня, лежащего в самом ее центре. Камень в общем-то не отличался от обычной глыбы, но от его ломаных граней исходило свечение густо-красного цвета. Оно пульсировало, то возрастая, то убывая, словно беспокойное сердце.
Скилл неторопливо приблизился к камню. Его вовсе не удивило, когда глыба издала короткий смешок.
— Хе-хе, человек! — тоненько пропел голосок. — Живой человек! Свободный человек во дворце Сабанта! Пока свободный… Пока живой…
Скилл никак не отреагировал на эти слова, неясное чувство подсказывало ему, что еще не время вступать в разговор. Судя по всему, камень или нечто, похожее на камень, соскучилось по общению и было не прочь поболтать. Скилл же был не прочь послушать. Словно в угоду желанию человека, камень продолжал напевно нанизывать слова:
— Человек, человек, Сабант сожрет тебя! Ведь ты видел его Залу Охоты? — Скилл кивнул. Камень воспринял это движение головы по-своему. — Тебе стоило б ее посмотреть. Там собраны сотни голов глупцов, дерзнувших вступить в схватку с великим Сабантом. Сабант не прощает дерзких. Он отрежет твою голову и высушит ее на священном огне. А потом будет говорить с нею долгими вечерами.
Тон камня был радостно-безапелляционен. Скилл не утерпел и буркнул:
— Посмотрим!
Голос радостно захихикал, услышав эту реплику.
— Дерзкий человек! В тебе мало почтения и много гордости. Я знаю, что ты часто побеждал, побеждал даже самих великих. — Голос на мгновение умолк, а потом уважительно протянул: — О… Я вижу, ты был в числе тех, кто низверг самого Аримана! Но тебе не одолеть Сабанта.
— Откуда ты знаешь про Аримана? — полюбопытствовал Скилл.
— Я знаю все. Я создан, чтобы знать все. Я — оракул этого мира. Я возвещаю Сабанту грядущее.
— Выходит, ты знал, что я приду?
— Конечно. Я видел лицо всадника, пробирающегося чрез горы.
Скиф задумчиво потер поросшую щетиной щеку:
— Значит, Сабант знает обо мне?
Голос хихикнул:
— Нет!
Но ведь ты его оракул! Ты должен был известить его.
— Да!
— Но не известил?
— Нет!
— Почему?
Камень помедлил с ответом. Произнесенные спустя несколько мгновений слова, как показалось скифу, звучали искренне:
— Сабант жаждет обрести абсолют, не сознавая, что абсолют — это неестественно. Это, наконец, скучно! Кому как не мне, абсолюту, сознавать это. Я — слуга Сабанта, но враг абсолюта. Я считаю, что все должно быть относительным.
— Твои слова сделали бы честь любому мудрецу, — решил польстить странному собеседнику Скилл.
Выяснилось, что камень не отличается скромностью.