Он унесся далеко отсюда...
Сквозь каменную кладку и обожженный кирпич, над крутыми склонами, через Шайризорские равнины... «Я шел Кратчайшим Путем».
Он видел не потолок, а распределение сил. Не стены, а страхи, образы реальных и воображаемых врагов. Не виллу, а память о давно мертвой империи, след отжившей свой век расы. Куда бы он ни обернулся, он угадывал надолбы среди колонн, землю под обшарпанными полами...
Куда бы он ни глянул, повсюду он видел то, что было прежде.
«Скоро, отец. Скоро моя тень упадет на твой порог».
Его видения внезапно увлажнились от запаха жасмина и женской похоти. Он услышал шаги босых ног — ее босых ног — по мраморному полу. Колдовство было откровенным, почти смердящим, но Келлхус не обернулся. Он оставался совершенно неподвижным, даже когда ее тень упала ему на спину.
— Скажи мне,— произнесла она на древнем куниюрском, бегло и правильно,— что такое дуниане?
Келлхус повернул свои мысли назад и обуздал легион, бывший его душой. Подобное тянется к подобному — одно к процветанию, другое к гибели. Эсменет, охваченная кипящим светом. Эсменет окровавленная, лежащая у его ног. Слова извивались и разветвлялись, призывали Армагеддон и спасение. Из всех его битв с момента ухода из Ишуали это сражение требовало наибольшей... точности.
Консульт пришел.
— Мы — люди,— ответил он.— Такие же, как и все. Немного постояв над ним, она повернулась и скользнула по
портику, словно в танце, совершенно нагая.
— Я,— сказала она, развалившись в черном бамбуковом кресле,— не верю тебе.
Краем глаза он видел, как она ощупала свои груди, потом прижала ладони к животу. Подняла колено и погрузила пальцы глубоко в свое лоно. Она заворковала от наслаждения, словно впервые пробовала какое-то особенное лакомство. Затем с улыбкой вынула два блестящих влажных пальца и поднесла их ко рту.
Она поглотила их.
— Твое семя,— прошептала она,— горькое... «Тварь хочет спровоцировать меня».
Келлхус повернулся к ней, погрузил ее в котел своего внимания. Неровный пульс. Короткое дыхание. Капельки пота, слива-
ющиеся в струйки. Он ощущал, как зудит в ночи ее кожа, чувствовал привкус соли. Он видел, как вздымается ее грудь, как горит ее чрево. Но ее мысли... казалось, что все связи между лицом и душой разъяты и прикреплены к чему-то гладкому и чужому. К чему-то нелюдскому.
Он улыбнулся, как отец, который хочет преподать ласковый урок капризному сыну.
— Ты не можешь меня убить,— сказал он.— Я недостижим для тебя.
Она усмехнулась.
— Почему ты так думаешь? Ты не знаешь ничего ни обо мне, ни о моем народе.
Он не понял, почему она говорила таким тоном и с таким выражением лица, но намек на усмешку уловил безошибочно. Тварь презирала снисходительность.
Гордая тварь.
Она рассмеялась.
— Ты думаешь, байки Ахкеймиона могут тебя к чему-то приготовить? Сны Завета — лишь осколок того, что я испытал. Того, что я видел. Я был в тени He-бога. Я смотрел в пустоту и закрывал ваш мир кончиком своего пальца... Нет, ты ничего обо мне не знаешь.
Расширенные зрачки. Набухшие соски. Слабый румянец на лице и груди. Пальцы, теребящие завитки волос в паху. Келлхус подумал о шранках и об их безумной, похотливой жажде крови. О Сарцелле — его член твердел от одного предвкушения жестокости тогда, ночью у галеотского костра...
Как похоже.
Он понял, что они были образцом для собственных творений. Они вживляли в подмененных свою кровожадность, делали их жажду инструментом власти.
— Так что ты тогда? — спросил Келлхус— Что такое инхорои?
— Мы,— проворковала она,— раса любовников.
Ожидаемый ответ. В его голове мелькали бесчисленные воспоминания, намеки. Ахкеймион всегда говорил об этой мерзости... Он стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль.
— Поэтому вы и прокляты.
Дрожащие ноздри. Небольшое ускорение пульса.
— Мы рождены для проклятия,— сказала она с обманчивым спокойствием.— Сама наша природа есть наше преступление. Посмотри на это роскошное тело. На высокую грудь. На храм ее естества. Я проникаю в женщину, потому что таков мой долг.— Во время разговора она ласкала свой лобок, крепче стискивала левую грудь.— И что взамен? — прошептала она,— За это я должна кипеть в озере пламени? Из-за ограниченности тела?
Келлхус не постигал всей глубины нечеловеческого разума твари, но он видел, что она подсчитывает обиды. Все души, иногда без необходимости, в качестве аргумента и оружия обвиняют других в непонимании. Каждый в центре мира помещает себя.
— Самоотречение — это выход,— сказал Келлхус— Границы вписаны в порядок вещей.
Она ответила ему взглядом, какого не могло быть у Эсменет, с отвращением отвергая его напыщенность. «Оно понимает, что я пытаюсь сделать».
— Но ты,— с убийственной иронией отозвалась она,— ты-то способен переписать мою судьбу, пророк? — Тварь расхохоталась.
— Для твоего племени нет прощения.
Она приподняла бедра навстречу влажным и трепещущим пальцам.
— Но е-е-есть...
— Значит, ты разрушишь мир?
Она содрогнулась в экстазе. Опустила зад и скрестила ноги, зажав пальцы между бедер.
— Чтобы спасти мою душу? Пока есть люди, мы преступники, а я проклята. Скажи, дунианин, по чьему следу ты идешь? Что сделаешь ты для спасения своей души?
След, сказала она... Скюльвенд.
«Надо было убить его».
Она усмехнулась в ответ на его молчание.
— Ты уже знаешь, правда? Я помню тебя, помню сладкую боль, когда я висела на твоем бронзовом крюке. Совокупление — это просто порядок вещей. Голод. Насыщение. Люди украшают себя золотом. Люди наряжаются. Люди танцуют свои танцы и ничего не различают... Но в конце концов все сводится к любви.— Она
внезапно встала и пошла к нему. Ее руки блуждали по узорам от сиденья, что отпечатались на ее коже.— Любовь есть путь... А те мелкие демоны, которых вы называете богами, требуют иного? Велика ли награда за наше страдание? Нет,— Она остановилась перед ним, великолепная в игре света и тени.— Я сцасу мою душу.
Она протянула руку и провела сияющим пальцем по его губам. Эсменет, жаждущая совокупления. Несмотря на своё происхождение и воспитание, Келлхус ощутил пробуждение древнего инстинкта...
«Что это за игра?»
Он схватил ее за запястье.
— Она не любит тебя,— сказала она, вырывая руку,— Не любит по-настоящему.
Эти слова раздражали. Но почему? Что это за тьма? Боль?
— Она поклоняется мне,— услышал свой ответ Келлхус,— и пока не поняла разницы между поклонением и любовью.
Сколько еще тайн видит эта тварь? Много ли ей известно?
