Блестка, не выдержав долго сидеть с закрытыми глазами, подняла веки, но смотрела теперь прямо перед собой на великолепный торжественный закат, в полыхающие облака. Краем глаза, конечно, видела его взгляд, ежилась, нет в том взгляде ненависти, а только горестное недоумение, но все равно смотрела даже сквозь Ратшу, что на этот раз развел костер в яме, дабы никто не заметил огонь в ночи.
Не выдержав, она сказала насмешливо:
– Вы же в родной Куявии, откуда такая трусость?
Ратша ответил спокойно, без всякой обиды в голосе, да и как обижаться взрослому на глупого ребенка:
– А нам никаких гостей не надо.
Иггельд пошевелился, лицо перекосилось, но смолчал. Она украдкой наблюдала за ним, взгляд скользнул на дальний кустарник, на темнеющие с заходом солнца травы, снова посмотрела на мрачного Иггельда. Из нее вырвалось помимо воли:
– Вон там забудь-трава.
Иггельд поморщился, буркнул:
– Ну и что?
– Если ее потереть и приложить к ране, – объяснила она сухо, – боль утихнет. Иначе всю ночь будешь выть, спать не дашь…
Он фыркнул:
– А с болью утихну и я?.. Высунув язык и с вытаращенными глазами? Придумай чего-нибудь еще.
Она сказала зло:
– Ты дурак, если не умеешь отличить, когда говорят правду и… от военной хитрости!
Ратша сказал предостерегающе:
– Иггельд, не верь этой змее.
– Я и не верю, – откликнулся Иггельд. Он поморщился, переждал боль. – Но если даст слово, что не убежит…
– Иггельд! – выкрикнул Ратша. – Мы сейчас уже в бою! А когда бой, всякое слово теряет силу.
Иггельд посмотрел на Блестку. Она поднялась, лицо ее было холодным и бесстрастным.
– Я даю слово, – произнесла она ровным голосом, – что не убегу… пока буду рвать забудь-траву и нести обратно.
Ратша вполголоса выругался. Иггельд кивнул, принимая клятву, сказал Ратше:
– Освободи ее от веревки.
– Иггельд!
– Освободи, – велел Иггельд. – Для дикарей нарушить клятву хуже, чем смерть.
Ратша пожал плечами: мол, ты у нас старший, вытащил нож и подошел к Блестке. Она презрительно смотрела мимо. Этот ветеран играет лезвием, напускает на себя грозный вид, старается запугать, хотя сам он понятен и предсказуем. Из них двоих считаться стоит только со светловолосым великаном.
Он повертел ножом перед ее глазами, сунул в ножны и принялся развязывать узлы. Блестка все так же надменно смотрела мимо. Ратша сердито проворчал:
– Ну и узлов ты навязал, умелец…
– Она того стоит, – отозвался Иггельд устало. – Сумела же освободиться…. Да перережь просто.
– Нельзя, последняя веревка.
– У тебя в мешке еще одна, – уличил Иггельд.
– То запас, – ответил Ратша, ничуть не смутившись. – Без него нельзя.
Веревка наконец соскользнула с ее кистей. Блестка поднялась, Ратша тут же предупредил:
– Я пойду с тобой!
Иггельд прошипел, морщась от боли:
– Это лишнее… Я ж говорю, для них нарушить слово – это хуже, чем смерть. Это бесчестье.
Блестка гордо прошла мимо, Ратша остался как дурак с ножом в руке. Она чувствовала, как он сверлит ей спину недоверчивым взглядом.
Тень от деревьев упала на голову и плечи, на миг мелькнуло страстное желание снова ринуться со всех ног. Не может быть, чтобы не обогнала этих неуклюжих толстых куявов с жирными животами… И хотя не толстые и тем более не жирные, но все равно толстые и жирные, а к тому же трусливые и бесчестные слабые червяки, один переел, быстро не побежит, а второй едва ноги волочит, потерял много крови…
Иггельд и Ратша с подозрением наблюдали, как она присела в тени у ближайшей сосны. Там, среди вылезших на поверхность корней, зеленеет не то густой мох, не то низкорослая неопрятная трава. Тоненькая фигурка наклонилась до самой земли, женщина не то нюхала, не то жевала траву, словно коза, от которой артанские женщины не очень-то отличаются, потом Иггельд увидел, как пленница начала отщипывать отдельные стебельки.
Ратша сказал нервно:
– Уверен, что не убежит?
– Не убежит, – ответил Иггельд, хотя именно теперь в душу закралось сомнение. Что ей стоит вскочить и ринуться в лес? Ратша бегает плохо, в лесу сразу заблудится, а он, если честно, выдохся от недавнего бега. Да и рана не даст мчаться с прежней легкостью. – Нарушить слово – запятнать себя бесчестьем.
– Да, но если слово дадено врагу?
– Все равно.
– А если слово дано вынужденно? – спросил Ратша коварно.
Иггельд нахмурился, а рана в боку завопила от боли. Конечно, женщина у них в плену, ее слово можно считать вынужденным, а данное слово – военной хитростью, с другой стороны, ее за язык никто не тянул…
– Надо ее вернуть, – сказал он. – Что-то долго копается.
Ратша с готовностью вытащил меч, оба поднялись, но не успели сделать и шага, как пленница тоже поднялась и, придерживая у груди ворох травы, направилась в их сторону. Ее большие глаза вопросительно смотрели на мужчин. Ратша закашлялся, поспешно вытащил точильный камень, пару раз провел по лезвию, огляделся, сел поблизости и принялся вжикать по стальной полосе с такой силой, что полетели искры.
Иггельд чувствовал, что выглядит глупо, но Блестка, похоже, не обратила внимания, сказала быстро:
– Сядь. Позволь, я осмотрю рану.
Иггельд послушно сел. Она сняла повязку, Иггельд заскрипел зубами, когда отдирала присохшую кровь.
– Зверь… Сколько будешь мстить?
– Всю жизнь, – ответила она тут же. – Я знала, что куявы слабые и нежные, но не думала, что до такой степени. Ну прям цветочек…
Он стиснул челюсти и позволил ее пальцам щупать рану. От прохладных листьев словно бы полегчало, но это явно обман. Тут он заметил, что она жует стебельки, прикладывает потом, спросил подозрительно:
– А у тебя слюни не ядовитые?
– У меня слюна, а не слюни, – отрезала она. – А ты что, еще ничего не чувствуешь? Да ты прямо дерево!
Он прислушался и с изумлением отметил, что боль медленно уходит. Блестка смотрела выжидающе, в глазах он с чувством неловкости увидел сочувствие.
– Да вроде что-то происходит, – огрызнулся он. – Бок уже немеет. Скоро я весь… занемею?
– Скоро, – ответила она зловеще. – Как только нас отыщут артане!
Ратша подошел, уставился хмурыми глазами. Иггельд проговорил слабо:
– Боюсь, придется заночевать.
Ратша нахмурился сильнее, глаза повернулись в сторону пленницы, а пальцы сами по себе пощупали рукоять меча.
– Эта ведьма тебя… отравила?
– Нет, – поспешил сказать Иггельд. – Нет, на мне заживает, я чувствую. Но это отнимает силы… и жутко хочу спать.
– Что, – спросил Ратша недоверчиво, – настолько сильно, что не усидишь? Мы могли бы и ночью… Летали ж!
