— А где же всадник? — неожиданно вспомнил Торин и начал рыскать среди деревьев, надеясь найти следы человека, которого почивший волк нёс на спине.
— Великие боги!.. — Торин махнул рукой, подзывая всех. Лоб его покрылся испариной при виде того, что лежало под ближайшим деревом. Сигню охнула и прижалась к Видгниру.
— Это и есть ведьма? — прошептал отец Целестин, касаясь лба двумя пальцами. — Ночная Всадница?
Закутанная в тёмный плащ мёртвая женщина была невероятно, сказочно красива. Лицо не обезобразили даже гримаса боли и глубокая царапина, полученная, видимо, в момент падения на землю. Густые, чёрные как уголь волосы были увязаны в узел сзади, тёмные брови сходились над переносицей подобно двум крыльям птицы. Заострившийся нос с горбинкой, бледная, без единой морщины кожа, узкие губы… Никаких несоразмерностей, ничего такого, что могло испортить ослепительный блеск холодной и гордой красоты.
Стрела Гунтера торчала у ведьмы из-под правой ключицы. Монах понял, что это ранение было, безусловно, смертельно — после обучения в Персии у аль-Масуди целительскому искусству отец Целестин знал, что под ключицей проходят две крупные жилы. Остриё стрелы, надо полагать, порвало их, и кровь ушла не наружу, а в грудь красавицы. Поэтому-то нигде не заметно красных пятен.
Значит, ведьму можно убить так же, как и простого человека.
Торин дрожащими руками обшарил одежду Ночной Всадницы, состоявшую из тёмно-синих шаровар, перевязанных у щиколоток ленточками, короткой, тоже синей, рубахи и чёрного плаща с капюшоном. Ничего не найдя, конунг встал и тихо произнёс:
— Может быть… Ну, в общем, похоронить бы надо.
Монах хотел было согласиться с Торином — нельзя оставлять тело без погребения, даже если это тело врага, но тут случилось нечто пугающее и необъяснимое.
Поднявшееся солнце выглянуло из-за недалёкого скалистого гребня, и яркий луч осветил место гибели ведьмы, ударив ей в лицо.
Монах отступил, и за ним отошли назад все остальные. Тело Ночной Всадницы задымилось, белая кожа женщины начала темнеть, пошла пятнами, лицо сморщилось, завораживающая красота сменилась мерзостью гниения. Продолжалось это немногие мгновения, обнажившийся череп тоже разрушался, превращаясь в легкую серую пыль, уносимую утренним ветерком. Вскоре у ног людей лежала одна пустая одежда. Труп Ночной Всадницы исчез…
— Пойдём-ка отсюда, отец Целестин, — потянула монаха за руку Сигню.
В последний момент Видгнир заметил что-то, блеснувшее в траве там, где лежала сжатая в кулак рука Ночной Всадницы. Он нагнулся и поднял золотой амулет на кожаном шнурке, сделанный в виде маленького, свернувшегося в круг и держащего хвост в зубах дракона. В центре амулета тускло блестел тёмный полированный камень с золотистыми вкраплениями.
— Брось ты эту штуку, — посоветовал монах, когда Видгнир передал ему амулет посмотреть. — Ещё врагов наведёт.
— Не брошу, — ответил Видгнир. — Глядишь, и пригодится. А нет — так будет Гунтеру память об удачном выстреле.
Германец весь извёлся, поджидая товарищей. На рассказ о ведьме и убитом крылатом волке он почти никак не отреагировал, сказав только:
— Эх, надо было мне на красотку эту хоть одним глазком глянуть. Недаром Локи с их предводительницей связался, как видно…
— Хочешь, чтобы ещё один Фенрир на свет появился? — поддел его Торин. — Не думаю, что у тебя получится эдакое чудо выродить, пусть даже и с ведьмой!
Гунтер только плечом повёл.
Роса уже начала подсыхать, когда отряд, оставив за спиной две гигантские красные скалы, взметнувшиеся над лесами Междумирья, подобно острым копейным наконечникам, ушёл к юго-западу. Начался первый день долгого похода по землям Мира между Мирами.
По ту сторону Двери это был четвёртый день июня 851 года от Рождения Христова.
«…И в тот же миг стрела настигла и деву сию, равно как и зверя ея. Понеже душа ведмина во грехе вечном пребывала, то и чресла ея, и члены все рассыпались и ветром развеяны были, ибо сказано в Писании: „Сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне“. Засим же, ведомые рукой Божией, прошли мы сквозь леса и минули за день три полных лиги и ещё половину, никого более на пути не видя и не встречая, кроме птиц да зверей лесных».
Отец Целестин подозревал, что «рука Божия» вряд ли направляла отряд в течение последнего дня — прошли не столь уж большое расстояние, следуя скорее наугад да плутая в дремучих дебрях. Однако внести упоминание о Господней деснице в путевой дневник счёл необходимым. Обратного ведь тоже не докажешь. В остальном же его хроника чётко отразила все события первого дня. Ехали до вечера, с двумя краткими остановками, не заметив нигде следов того, что в этих лесах живут люди. Не нашлось ни единого срубленного дерева, через редкие лесные речки приходилось перебираться вброд, не встретив возле берегов ни души. Монах этому отчасти радовался — спокойнее на душе было. Неизвестно, чего ожидать от здешних племён. А ну как и они дикари да людоеды, подобные живущим на западных берегах Атлантики?
Жизнь в лесах, однако, кипела. Отец Целестин поражался тому, что в Междумирье живут совершенно такие же звери и птицы, как в Мидгарде. Видели несколько раз громадных чёрно-бурых медведей, после полудня прямо под носом Гунтера выскочил волк — самый обычный, серый, с седыми подпалинами на боках. Раз спугнули табунок оленей, возглавляемый красавцем самцом, рога которого послужили бы украшением стен дворца самого Карла Великого.
Видгнир заявил, что вечером хочет поесть чего-нибудь поприличнее сушёной рыбы, и, вытащив самострел, держал его постоянно заряженным, заставляя святого отца вздрагивать при каждом щелчке тетивы. Зато, когда встали на ночёвку, монах получил вознаграждение в виде заячьего жаркого — Видгнир подстрелил пятерых длинноухих лесных обитателей, решив проблему с продовольствием на ближайшие два дня…
Отец Целестин снял со вбитых у огня колышков накидку и, ощупав её, остался доволен: высохла. Будет теперь чем укрыться ночью. А Торин упирался, говорил, что костёр жечь небезопасно — огонь и дым, мол, сразу привлекут к себе внимание. Монах и все остальные в ответ на слова конунга подняли бурю протестов, и конунг под натиском четырёх голодных и невыспавшихся людей отступил. А кроме того, однообразная еда ему надоела не меньше, чем отцу Целестину.
— Разводите, но если ночью случится что, в том ваша вина будет, — уступил наконец Торин.
Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное — у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.
