Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное — у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.
— Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? — вслух размышлял Торин, восседая на кочке возле огня. — Локи так про это ничего и не сказал.
— Времени у нас много, — отозвался Видгнир. — Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.
— Таки решили идти вкруговую? — спросил отец Целестин.
— А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.
Торин сбросил сапоги, встал и, кликнув Гунтера, отправился к реке — лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок — они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.
Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гунтер тоже хорош — один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.
— А люди здесь живут? — неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.
— Где «здесь»? — не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. — Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.
— Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!
— Кентавров и сатиров никогда не существовало! — строго сказал монах. — Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!
— Про Одина ты так же говорил, — легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.
«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» — подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гендуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!
Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торин с Гунтером повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгнир, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гунтер, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торин и Видгнир привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.
— Гляди, что поймал! — Гунтер сунул отцу Целестину под нос слабо трепыхавшееся тельце. Монах так и сел.
По-первости существо, крепко удерживаемое германцем за шкирку, действительно казалось похожим на помесь жабы с обезьяной, а присмотревшись, монах понял, что оно, как и крылатые чёрные волки, доселе в цивилизованном Мидгарде никогда видано не было. Строение тела походило на человеческое — две руки, две ноги и голова с огромными черно-золотыми глазищами. На этом сходство и заканчивалось. Ростом существо не вышло — от силы два локтя от пяток до голой макушки. Бугристая, в бородавках и наростах, зелено-бурая кожа напоминала лягушачью, тонкие пальцы на руках заканчивались острыми изогнутыми жёлтыми коготками. Никаких признаков волос на коже не было, морщинистые веки прикрывали жалобно глядящие выпуклые глаза. И на ногах, и на руках между пальцами протянулась тонкая, почти прозрачная, перепонка, а сзади свисал коротенький мясистый хвостик.
— Это что? — недоуменно спросил монах, переведя взгляд на Гунтера.
— Сидел в траве у берега и следил за нами. — Германец тряхнул существо, и оно тихонько пискнуло. — Соглядатай Нидхёгга небось. Я его приметил, кинулся ловить, а он в воду сиганул. Едва поймал. Кусается, подлец.
Гунтер показал левую руку, на которой явственно проступали следы маленьких, но весьма острых зубов.
— И что нам с ним делать? — снова задал вопрос отец Целестин. — Не убивать же бессловесную тварь…
Тварь показала, что она вовсе и не бессловесна. Не успел монах закончить, как она несколько раз дёрнулась и быстро-быстро заговорила писклявым голоском. Естественно, никто не понял ни единого слова, но отец Целестин ясно различил, что существо не просто издаёт бессмысленные звуки, а именно говорит. Говорит на каком-то своём наречии.
— Устал я его держать! — сказал Гунтер и левой рукой выхватил у монаха кинжал. — Ну что, прирезать?
— Ещё чего! — сразу воспротивился отец Целестин, отбирая нож. Вслед за ним за несуразное создание вступились и Видгнир с Сигню. Тогда Гунтер попросил принести верёвку и, обвязав своего пленника за шею, прикрутил второй конец шнура к дереву. Существо отбежало подальше от людей, насколько позволяла привязь, и спряталось в траве, почти слившись с ней. Только глазищи сверкали, отражая свет костра. Синир, поборов робость, подошёл к твари, обнюхал её и сразу же получил затрещину в ответ на подобную наглость. Некоторое время они шипели друг на друга, как две змеи, а затем кот, решив не связываться с эдаким чучелом, гордо развернулся и направился к Сигню.
— Наверное, есть хочет, — задумчиво сказала она. — Отец Целестин, как ты думаешь, я могу дать ему рыбу?
— Живёт он, скорее всего, в воде, значит, я полагаю, рыбу ест. Только смотри, чтобы он тебя не укусил…
Сигню положила вяленую рыбину в пределах досягаемости существа, но оно не обратило на неё никакого внимания, продолжая меланхолично покачиваться вперёд-назад. Только когда Сигню отошла в сторону, пленник осторожно подобрался к еде, обнюхал, схватил в руку и сразу утащил в траву. Чуть погодя донёсся возмущённый крик, и Торин едва увернулся от брошенной рыбьей тушки.
