в горло оснащённый глушителем ствол.
– Кто такая? Откуда? Кто нанял? Говори, потаскуха, быстро, ну!
Ханна молчала. В голове мутилось, перед глазами дрожало марево, а миг спустя она вновь увидела прошлое, и было увиденное настолько страшно, что затмило ужас перед пытками, которые ей предстоят, если будет держать рот на замке.
Стоя на коленях, Ханна безвольно смотрела на мёртвую, с распоротым животом и вывалившимися внутренностями девочку. На другую, которую двое громил убивали у торцевой стены. И на третью, распятую, распластанную на полу под насилующими её подонками.
Прошлое и настоявшее смешались у Ханны в голове. Она знала всех четверых: вертлявого Петера и лупоглазого Отто, рослого Вилли и востроносого Юргена. И застреленного Арона, и умирающую Эстер, и зарезанную Юдифь. И Дебору, которую через десять минут заколют, насытившись.
«Я – это он, поняла Ханна. – Он, тот слюнтяй, что стоит сейчас на коленях у порога и безвольно смотрит, как оскверняют и убивают его любовь».
Она, Ханна, наследовала ему и искупала его грехи. Его душа, дрянная мелкая душонка предателя и труса, досталась ей. Его деяния, те, что он не смог, не сумел совершить, выпали на её долю. Она компенсировала его трусость мужеством. Его безволие – целеустремлённостью. Его предательство – верностью долгу.
Этот долг выплачен, теперь уже за обоих. Её, наверное, даже оставят в живых. Оставили бы, поправила себя Ханна. Именно так: «оставили бы».
Она рванулась, вскинула руку. Она успела ещё увидеть, как «стрелка» в дверях догнала Бейдра, вошла ему под лопатку. И ещё успела подумать, что теперь они квиты. Но времени понять, кто и с кем, ей уже не хватило.
Дмитрий Градинар
Ина Голдин
Чаепитие в Йе
Мне повезло попасть на Йе, узнать всё с самого начала, и потому то, что случилось в конце, представляется справедливым. Наверное. Не знаю. Да и толку, теперь не до этого. И мне, и всем остальным. Но начало было просто отпадным. Перед закатом пять ангелов пропели осанну, а после просыпали над моей головой по щедрой горсти благословений. По курсу одна горсть – штука евро. Итого пять штук. Неплохо, совсем неплохо.
Посредником между мной и ангелами выступил некто Менаж, дворецкий в частном замке на острове Йе. Мы с ним знакомы с тех пор, как я обустроил свадьбу его дочери, заменив разом и ди-джея, и свадебного фотографа, потому что настоящие ди-джей с фотографом накурились какой-то дряни и могли разве что хвататься за голову, распухшую от тумана, который там образовался. Я тогда был мальчиком на подхвате в прибрежном заведении в Ля-Рошели, которому доверили управляться с караоке-залом. И когда в заведении должна была состояться праздничная вечеринка, рядом не нашлось никого более подходящего. В общем, оказался в нужное время в нужном месте. Хорошо иметь в знакомых пушера, который согласится впарить двум неудачникам какой-то жуткой травы…
С тех пор мы с Менажем друзья. Он старше лет на сорок, у него всегда водятся деньги, но ни на что совершенно не хватает времени. У меня всё с точностью до наоборот. Получить работу в замке, что располагался на Йе, мне не светило, тут уж не моя вина. Пряча глаза, Менаж говорил, что дело в возрасте, но я думаю, дело в генетике, потому что я, как всякий добропорядочный француз, родился в Марокко. Париж – столица Африки, заявил мой папашка, и принялся укладывать вещи. Потом случилось так, что мы не дошли даже до Кадиса, нашу лодку перехватил испанский патруль, и отца, и мать, и семью дяди Аббаса отправили обратно, в Касабланку. А у меня случился припадок. Вернее, я разжевал какую-то таблетку, что успел сунуть мне папаша, закатил глаза и чуть не захлебнулся пеной, что пошла изо рта. Патруль принял меня на борт, а после передал на другой борт, уже французский, чтобы там со мной смогли пообщаться врачи и какие-то доброхоты, что борются за права эмигрантов. В общем, не особо примечательная у меня биография. В Европе у многих такая, даже похлеще. Вначале я зацепился за миссию, что принимала нелегалов, тут мне помогли с документами, после перебрался на побережье, где начал вести самостоятельную жизнь. А потом познакомился с Менажем.
И вот я здесь, в замке на Йе. В кармане шуршала пачка новехоньких банкнот. Жизнь казалась прекрасной и удивительной, мир волшебным и добрым, цвета заката – мазками великого художника, что рисует закаты каждый день. Только зря я сюда попал. Очень зря. Потому что иногда лучше совсем ничего не знать. Но тогда некому было бы рассказать, как закончилась вся наша история. Вся – это значит вся, наша – это значит наша, всех, кто живет на земле. И тут хоть головой об стену бейся, ничего уже не поможет, этим стенам триста лет. Да и чёрт с ними, со стенами. Не они же виноваты, мы сами.
Попал я на Йе почти по той же причине, по которой когда-то познакомился с Менажем. Спешно потребовался человек, который установил бы тут всякую аппаратуру в считанные часы. Что-то такое у них у всех случилось, и времени совсем не было, а тот, кто мог и должен был этим заняться, вышел в море на прогулочной яхте и отключил рацию. Молодец, в общем. И правильно! К черту рацию, когда на борту толпа красоток, текила и белое счастье, помогающее расстаться с купальниками и разумом. И пока он там кайфовал, обеспечив меня заработком, дела на Йе завертелись совсем уж нешуточные. В общем, Менаж не растерялся, вспомнил про меня. И ангелы пропели. Короче, машаллах!
Я видел и слышал. И всё, и всех. Президентов, политиков, владельцев корпораций, что разделили мир на сферы влияния. Это мне пояснял Менаж, которому нравилось тыкать пальцем в сторону каждого вновь прибывшего, будто бы так он сам становился значимей этих прибывших. Я уже знаком с этой привычкой и с этим убеждением Менажа, и других управляющих вроде него, которые думают, что только благодаря их старанию вертится мир, а вовсе не из-за расфуфыренных франтов с девятизначными цифрами на счетах. Я придерживался иного мнения, но держал его при себе. И потому внимательно слушал снисходительный шепот Менажа. Впрочем, часто он оказывался и с нотками раболепного восторга.
– Мистер Пальмерстон. Глава оружейной корпорации! Бог войны! А с ним Эрки Хейкинен, правая рука главы сталелитейного концерна. Прокатная сталь, броня для военных кораблей… Что-то затевается, Фредди, что-то затевается!
Он называл меня Фредди из-за сходства с лидером группы
