или нет. Миша ненавидел это, всегда беспокоился, что кто-нибудь увидит меня или я поскользнусь и упаду, – сказала я, подходя к выступу. – Но мне это нравилось – быть так высоко и так близко к звездам. Я не умею летать, так что… Это самое большее, что я могу себе позволить.
Зейн выругался себе под нос, когда я запрыгнула на выступ, и быстро приземлился рядом. Его большое тело наклонилось, чтобы поймать меня, если я вдруг потеряю равновесие.
Я ухмыльнулась, развернулась на выступе и отошла. Конечно, мое ночное зрение было в основном полным дерьмом. Но вот мое равновесие – всегда на высоте. Я видела, где заканчивалось здание. А еще я была в этом переулке раньше, и, кажется, расстояние между зданиями составляло около шести метров.
Зейн остановился прямо за мной.
– Что случилось с твоим увлечением звездами?
Прикусив нижнюю губу, я оглянулась на него, а затем подняла взгляд к небу.
– Ты видишь звезды? Прямо сейчас?
Он ответил не сразу. Наверное, потому, что это был не тот вопрос, которого он ожидал.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что у Бога извращенное чувство юмора. – Я тяжело выдохнула, собираясь поговорить о том, о чем говорила еще меньше, чем о смерти мамы. Я заставила Зейна немного открыться, так что, возможно, это было… чем-то вроде честного обмена. Настала моя очередь. – Мой отец – ангел. Архангел, Зейн. Такой могущественный и такой пугающий для большинства людей, что мне даже не нравится произносить его имя. Его кровь течет во мне – его ДНК. А еще кровь моей матери и ее семьи. Как оказалось, у них не самая лучшая генетика, и некоторые из ущербных генов достались мне.
– Что ты имеешь в виду?
– У меня то, что называется пигментным ретинитом, и нет, не проси меня произносить это по буквам. Я, наверное, даже неправильно это делаю. Это… дегенеративное заболевание глаз, которое обычно заканчивается частичной или полной слепотой, – объяснила я. – Как правило, оно передается по наследству. Оно было у моей прабабушки и проявилось через пару поколений, то есть у меня. Мое периферическое зрение очень слабое: если я посмотрю вперед, то даже не смогу увидеть тебя: ты – всего лишь сгусток теней. Это все равно что надеть лошадиные шоры, – сказала я, поднимая руки по бокам головы. – И мое восприятие глубины довольно ужасное.
– Подожди. Так вот почему ты вздрагиваешь, если что-то приближается к твоему лицу?
Я кивнула.
– Да, если что-то приближается сбоку, я часто не могу этого увидеть, пока оно не окажется в центральном поле зрения. Мои глаза плохо адаптируются от света к темноте, а очень яркий свет так же вреден, как и очень тусклый. А еще, когда я смотрю, перед глазами мелькают крошечные черные точки, вроде как плавающие, и пока их легко игнорировать. Но у меня уже есть катаракта. Это побочный эффект стероидных глазных капель, которыми мне приходилось пользоваться, когда я была младше, – пожав плечами, я снова пошла вдоль края. – Вот почему луна на самом деле выглядит как две луны друг на друге, пока я не закрою правый глаз.
Остановившись, я положила руки на бедра и посмотрела вниз, на парк. Деревья казались просто очертаниями густой тьмы на фоне более светлых теней, хотя парк был освещен.
Зейн коснулся моей руки, и когда я взглянула на него, то увидела, что он принял свою человеческую форму.
– Что это значит? Ты слепнешь?
Я снова повела плечом.
– Не знаю. Возможно. Я не совсем человек, и это ставит под сомнение все. Кроме того, болезнь требует определенного уровня генетического картирования, чтобы увидеть, каким может быть прогноз. Полагаю, ты знаешь, почему этого никогда не сможет произойти. Но болезнь непредсказуема даже у людей. Некоторые в моем возрасте совершенно слепы. У других симптомы не проявляются до тех пор, пока им не перевалит за тридцать. Может быть, моя потеря зрения замедлится из-за ангельской крови или она может полностью прекратиться. Но мне становится все хуже, так что не думаю, что моя ангельская сторона приносит пользу. В общем, никто не может ответить на этот вопрос.
Зейн молчал, слушая, поэтому я продолжила:
– Когда мама заметила, что я стала чаще натыкаться на предметы и у меня появились проблемы с ориентацией, даже когда на улице было очень светло, они с Тьерри отвели меня к врачу. Провели целую кучу тестов, прежде чем подтвердить болезнь. Это был, мягко говоря, шок, – я рассмеялась. – Ну серьезно! Я – Истиннорожденная, и сражаться с этими проблемами со зрением не так-то просто. Как это вообще произошло?..
– Я заметил неуверенность в твоих шагах ночью. А еще ты довольно часто вздрагиваешь. Но я бы никогда не догадался, в чем именно причина, – сказал Зейн. – Никогда.
– Да, не думаю, что большинство людей догадались бы. Знаешь, многие уверены, что есть только зрячие и слепые. Не задумываясь, что есть еще кто-то между ними. Я не скрываю, что у меня эта болезнь. Просто научилась компенсировать ее – настолько, что порой о ней забываю. Но потом мне напоминают, когда я натыкаюсь на дверь или стену.
– А звезды?
Слабая улыбка тронула мои губы, когда я вспомнила, о чем однажды спросил меня врач в Моргантауне.
– На моем последнем приеме, около года назад, врач спросил, могу ли я все еще видеть звезды. Это было странно, и я поняла, что не знаю ответа на этот вопрос. Я не смотрела на звезды, наверное, целую вечность, и это поразило меня, понимаешь? Однажды я посмотрю вверх, не увижу ни одной звезды – и все будет кончено. Я никогда больше не смогу увидеть что-то настолько… красивое и простое. До этого момента я считала это само собой разумеющимся. Поэтому каждую ночь я смотрю вверх, чтобы понять, вижу ли я все еще звезды.
Зейн не ответил, но я почувствовала на себе его пристальный взгляд. Я начала накручивать свои волосы, не зная, что еще сказать.
– Так что да…
Прошло мгновение.
– Сейчас ты видишь звезды?
Я подняла голову. Ночь была безоблачной, не- бо – похоже на глубокое масляное пятно в крошечных точках.
– Да, но они слабые, – подняв руку, я указал на две звезды, одну поверх другой. – Прямо здесь. Вот эти две. – Я закрыла правый глаз, и два крошечных белых пятна превратились в одно белое. – О, подожди, – я засмеялась. – Там только одна звезда.
– Да, – пробормотал Зейн. Он смотрел в том направлении, куда я указала. – Там есть звезда, – он перевел глаза на меня, и наши
