— Может, ограничимся одним образцом? — негромко предложил Дорофеев.
— Базза, прошу вас, — я так хочу. — Помпилио с нежностью посмотрел на шестиствольный пулемет. — Вы ведь не собираетесь всерьез противоречить мне в оружейных вопросах?
Капитану оставалось лишь развести руками: ни разу за все время их знакомства Помпилио не оспорил ни одного его профессионального решения. Во всяком случае — публично. Что же касается пулеметов, то кому, как не высшему адепту Хоэкунс, понимать достоинства того или иного оружия?
Намек адигена был настолько прозрачен, что Дорофеев смутился:
— Извините, мессер.
— Полноте, Базза, за что? К тому же, как вы слышали, новая турель позволяет вести огонь вертикально вниз, а я не желаю лезть в «корзину грешника» еще раз.
На Заграте дер Даген Тур едва не погиб, прикрывая пузо «Амуша» от аэропланов.
— Прекрасно вас понимаю, мессер.
— Приблизительная стоимость вашего заказа составит…
Призванный инженерами менеджер допустил стандартную ошибку — обратился напрямую к Помпилио, и фраза Валентина вылилась на него ушатом ледяной воды:
— Разве мессер спрашивал, сколько это стоит?
— Махим тебя поразил, — негромко произнесла Кира. — Не хочу выражаться сильнее.
— Да, — односложно ответил Дагомаро. Врать дочери он не собирался.
Они возвращались в Унигарт на автомобиле. Возвращались вдвоем, хотя в огромной «Колетте Витарди» могли комфортно разместиться еще три человека — всем желающим составить ему компанию, даже Тиурмачину, Дагомаро вежливо, но твердо отказал. Он хотел побыть с дочерью.
— Мне понравилось, как ты держался, папа, — продолжила девушка. — Ты — молодец.
— Это все, что мне оставалось, — держаться, — признал консул. — Я не ожидал, что галаниты продадут землеройкам парашюты и десантные цеппели.
— Ну и что?
— Как это что? — Дагомаро резким движением погладил бороду. — Мы под ударом.
— Вопрос в том, сколько у землероек цеппелей и подготовленных парашютистов? — рассудительно произнесла Кира. — И есть ли у них силы защитить десантную эскадрилью от паровингов?
— Должны быть.
— Аэропланы? — Кира покачала головой. — Мы перебьем их, как уток.
Выбирая, во что переодеться после показательного вылета, девушка остановилась на мундире майора ушерских ВВС, рассудив, что являться в Сенатский павильон в чем-то другом попросту глупо. Но консул всегда замечал, что форма делает дочь более категоричной. И — уверенной в себе.
— Валеман показал, что каждый паровинг стоит десятка «этажерок».
Коммандер не сомневалась в себе, показателем чего стало презрительное обозначение бипланов, придуманное паровингерами после скоротечной войны за Валеман.
— Очень хочется, чтобы ты оказалась права, — вздохнул Дагомаро.
— Что мешает?
— Махим не дурак, — ответил консул. — Он карьерист, выскочка, галанитский лакей, но не дурак, он понимает, что паровингеры утопят десантные цеппели в ста лигах от Ушера. Понимает, но все равно показывает нам цеппели. А это, в свою очередь, означает, что приотцы знают, как справиться с паровингами.
— Или же Махим блефует, ожидая, что ты прогнешься на переговорах.
— Или так. — Дагомаро помолчал, а затем неожиданно спросил: — Не хочешь уехать с Кардонии?
Именно из-за этого вопроса консул не взял в машину посторонних.
— Что?! — Кира уставилась на отца так, словно он только что признался в родстве с Первыми Царями. — Шутишь?
— Вероятность того, что Махим блефует, — пятьдесят процентов. И еще пятьдесят, что галаниты придумали, как сбивать паровинги, и я… — Консул запнулся. — Я не хочу, чтобы ты рисковала.
Дагомаро был бойцом, фанатиком, патриотом, но еще — любящим отцом. Дочь — его единственная слабость, единственное уязвимое место, но кто осмелится обвинять отца в чрезмерной любви?
«Уехать? Сначала дядя Гектор, теперь отец… Может, они все-таки правы? Может, так и надо? Уехать от войны и от военных, перестать пачкаться в крови, жить нормальной, возможно — счастливой жизнью. Уехать…»
— Ты ведь знаешь, что я тебя не оставлю, папа. — Кира бросила задумчивый взгляд на привинченный к груди орден. — Ты учил меня быть самостоятельной и любить Ушер, вот и получай, что получилось.
Твоя дочь тоже хочет быть первой. А возможно, не хочет, возможно, мечтает убежать, но ни за что на свете не оставит тебя одного. Потому что такая у тебя дочь.
— У меня получилась Дагомаро. — Консул с трудом совладал с подкатившим к горлу комком.
Девушка придвинулась ближе, положила голову отцу на плечо и с улыбкой подтвердила:
— Да, папа, у тебя получилась настоящая Дагомаро.
Упрямая и сильная.
— Которая не должна стать последней в роду. — И прежде чем девушка смогла ответить, консул продолжил: — Ты наконец выбрала мужчину, и я был бы счастлив…
— Не нужно меня торопить, — перебила отца Кира. — Ты хочешь стать дедом? Ты им станешь, обещаю. Но не нужно меня торопить.
* * *
Всего двадцать лет, а на меньшее, чем быть президентом, уже не согласен? Но что-то не получается? Не складывается? Недоволен своим положением? Кто же во всем виноват? Ответ очевиден: другой. Кто-то другой. Власть. Или Бог. Виноваты они, потому что никто и никогда не признается в отсутствии таланта, ума или деловой хватки, в лени, в конце концов, в безволии и трусости. Проще отыскать виновного на стороне или брякнуть: «Не получилось, потому что система прогнила!» и затаить обиду. И протестовать против тех, у кого все получается. Требовать крушить все и вся на том основании, что ты — неудачник.
Анархические идеи переживали ренессанс, но что, интересно, сказал бы Иеробот, услышав, что быть нердом стало модно среди дремучей серости? Хотя… Кто знает, о чем думал священник, затевая поход против церкви? Какие планы строил?
Как бы там ни было, каждый хоть чем-то недовольный считал себя «немножко нердом», хотел избавить Герметикон от «преступной по определению власти» и рассуждал о «прогнившей системе». Подобные настроения стали питательной средой для возрождения, помогали распространению анархических идей, однако не приводили к созданию полноценного движения. Отчаянно требовался Герой — он должен был создать притягательный миф, легенду, придать новому старому движению сакральное дыхание. Погибнуть или победить — не важно, Герой должен был безусловно возвыситься, но… Но возникла заминка: Герой не появлялся. Проповедники нердов таились на дальних планетах Бисера и в Ожерелье не совались; современные, то есть далекие от религии, теоретики анархизма тоже предпочитали оставаться в тени; в вожди никто не лез, поскольку все помнили, как адигены обошлись с предыдущими лидерами. И потому Героем пришлось стать не мыслителю, а воину. Тому, кто прославился не речами, а дерзкими атаками и тем, что постоянно оставлял в дураках полицию. Тому, кто не скрывал своего имени, а точнее — псевдонима.
