– А ты уверен, что он не разорвет тебя? – нахмурился Фас.
– Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, – заметил Юайс. – Но хорошо, если это и в самом деле степной медведь.
– Когти? – оживился Чатач.
– Да, – кивнул Юайс. – Главная опасность степного медведя – его быстрота, свирепость и пасть. Когти у него короткие, он их стачивает при беге. Я справлюсь с пастью, так что когти мне были бы ни к чему. Но не медлите и не спешите. Если вы рванетесь ко мне до того, как я схвачу его, он уйдет.
– Безумие… – прошептала Глума.
– Как всегда, – улыбнулся Юайс. – И запомните: никакого оружия. Оставьте все у Глумы. Зверь мне нужен живым.
– Меня, значит, в расчет не берешь? – поняла Глума.
– Наоборот, – сказал Юайс. – Гаота будет с тобой.
– Ты потащишь ее на охоту? – удивилась Глума.
– Только чтобы не обижать тебя, что я берегу ее сильнее, чем берег тебя, – сказал Юайс и положил руку на ладонь Глумы. – Брось. Ей нужно там быть. Она должна все видеть.
– Зачем? – посмотрела Глума на Гаоту, которая сидела с открытым ртом.
– Затем же, зачем закаляют сталь, – пожал плечами Юайс.
– Сталь сначала куют, – вздохнула Глума.
– И за этим тоже, – согласился Юайс.
– Зверь может и не выйти, – заметил Фас.
– И у него все-таки будут когти, – наморщил лоб Чатач. – Чтобы степной медведь стесал свои, ему приходится проходить по каменистой равнине многие лиги. Вряд ли нашему зверю разрешают такие долгие прогулки.
– Разбираться будем уже на месте, – сказал Юайс.
– Тогда выбирай, – громыхнула наручами Глума. – Мы покопались в кладовой Буила, взяли разных размеров. Думаю, что, если надеть друг на друга три штуки, никакой зверь не прокусит тебе руку…
Гаота убрала меч в ножны, встала, отошла от стола, взглянула, как ловко управляется с бечевой Тьюв, и вдруг почувствовала прикосновение. За спиной ее стояла Иска.
– Хочешь на ослике покататься? – спросила конопатая девчонка.
– Хочу, – неожиданно сказала Гаота.
– Садись, – обрадовалась Иска. – Пока Аол увел Амадана, катайся. Только погладь ослика. Вот так. Он послушный. Устал стоять на одном месте, наверное. Дай мне руку.
– Зачем? – не поняла Гаота, которая уже сидела на осле и старательно наглаживала ему холку. – Я и так не упаду.
– Не, – засмеялась Иска. – На удачу. Я удачу приношу. Ну правда. Не смейся! Вот Кача и Брока мальчишки обижали с соседней улицы, я их за руки подержала, и их обижать перестали. А Аол все забывал. А теперь ничего не забывает, даже Тине на кухне помогает. А…
– Хорошо, – улыбнулась Гаота. – Вот моя рука.
Брайдем
Гантанас, как и остальные наставники, жил во внутреннем пристрое к северной башне. То есть его окно должно было выходить или на скалы, или во внутренний двор крепости. Но Гаота, которая в те дни только-только начала улыбаться, не решилась войти в обиталище взрослых, хотя знала, что ее меч почему-то хранится у наставника каллиграфии. Она поймала Гантанаса у выхода из обеденного зала. Выскочила из коридора, ведущего в среднюю башню, хотела что-то сказать, но так и замерла в растерянности, почти уткнувшись носом ему в живот. Годом позже Гаота бы прыснула от смеха от такого зрелища, особенно от встречи двух взглядов, когда один наклонил голову, упершись подбородком в собственную грудь, а другая задрала подбородок так высоко, словно высматривала звезды над головой. Но тогда она просто замерла и не знала, что должна говорить.
– Добрый день, Гаота, – сказал Гантанас и сделал то, чего она не только не ожидала, но и что заставило ее мучительно покраснеть, тем более что мимо них проходили и другие наставники, и стражники. Обеденный зал не был так уж мал, но воспитанники ели первыми, и только после них за столы садились взрослые. Гантанас присел и оказался почти одного роста с Гаотой. Даже наоборот, теперь ей пришлось смотреть на него сверху вниз. Но разговаривал он с ней не как с ребенком, а как со взрослым человеком.
– Я слушаю тебя и прошу меня простить за мой высокий рост. Хотя конечно же ты вовсе не маленькая, просто я такой вымахал, что ни в одну дверь не могу войти, не пригнувшись. Что случилось?
– Пайсина, – выдохнула Гаота. – Она сказала… Несколько дней назад она сказала, чтобы я шла к Гантанасу, то есть к вам… И чтобы вы отдали мне мой меч. Она сказала, что я должна привыкать к нему, и он должен быть со мной. И чтобы я была всегда готова.
– К чему? – спросил Гантанас.
– К чему угодно… – прошептала Гаота.
– Что ж. – Гантанас задумался. – Это серьезная причина. Я и сам подумывал о чем-то подобном, хотя некоторым из наших воспитанников оружие следует выдавать, только намертво прикрепив ножны к эфесу, но так не затем ли мы все здесь собрались, чтобы воспитывать мудрость и выдержку в вас? Кто твои соседки по комнате?
– Йора и Дина, – сказала, слегка приободрившись, Гаота.
– Йора и Дина, – кивнул Гантанас. – Что ж, этим девчонкам, пожалуй, я и так доверился бы в первую очередь. Давай сделаем так. Скажи им, что я жду их вместе с тобой сегодня вечером после ужина. Но не сразу, а через полчаса после него. Мне они потребуются, чтобы подняться к себе. Заходите в дом наставников и шагайте наверх. Как ступени кончатся, там и моя келья. На самом верху. Поняла?
– Да, – закивала Гаота и уже было бросилась бежать, но обернулась на поднявшегося Гантанаса и, удивляясь собственной смелости, спросила: – Зачем мы все здесь? Только чтобы воспитывать мудрость и выдержку?
– А что по этому поводу говорит наставник Бейд? – поинтересовался Гантанас.
– Он говорит, что мы должны восхвалять благодеяния Священного Двора Вседержателя и тех королей, которые помогают нашему приюту, потому как благодеяния без восхвалений растворяются без следа, – наморщила лоб Гаота. – И еще о том, что каждый из нас после обучения будет представлен тому королю, из королевства которого мы попали в приют. И что мы будем служить своим королям и славить Священный Двор. Все правильно?
– Отчасти, – улыбнулся Гантанас. – Но к этому разговору мы еще вернемся. Одно я тебе могу пообещать точно – никто и никого из вас не будет представлять кому-либо против его воли. Тебя это устраивает?
– А меня и некому представлять, – вовсе осмелела Гаота. – Мой отец был подданным Ашара, и мама… Мама, наверное, тоже, но я не знаю точно. Мы странствовали.
Слезы подкатили к ее глазам. Верно, Гантанас почувствовал это, потому что выпрямил ладонь, со строгим видом поднес ее к собственному уху и смешно щелкнул им, заставив Гаоту прыснуть от смеха.
