«Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей», — порыв зимнего ветра вновь принес слова Сплетника. Вот же имечко… Горах вытер выступившие на ветру слезы и вновь уставился на вереницу повозок, пытаясь угадать, — в какой из них везут птиц и где едет сменщик.
«И как тонко просчитали всё, паскудники, — зло подумал Горах. — Воины с Гимтаром наверху, за Колодцем приглядывают. А Дан Рокон с ближниками вроде и рядышком, у Матери Предков, а всё одно далёко…»
Тут старый голубятник, привыкший следить за юркими птицами в небе, приметил под облаками черную точку. Горах сразу понял — летит голубь. Летит из Империи, откуда шло войско.
«Неужели и ты, малыш, несешь нам беду? — подумал Горах. Тут старика словно окатило ледяной водой и сжало грудь. Он вскочил, споткнулся о корзину, чуть не упав, и бросился к люку. Распахнув, выпустил радостно загуливших, закрутившихся птиц в небо, «погулять». Вдруг крылатый гонец несет не беду, а надежду? Вдруг это то самое «тайное письмо», про которое намекал танас?
«Одинокого голубя сразу заприметят… Да и сам проклятый Сплетник непременно увидит почтаря из-под своего капюшона, чтоб клиббы живьем жрали его печень», — с замиранием сердца Горах следил, как стая поднимается к небу. Одинокий гонец увидел сородичей и полетел к ним, воссоединяясь с семьей. Вдосталь накружившись, они все вместе, громко хлопая крыльями, вернулись домой.
— Иди, иди сюда… — ласково позвал старик и ловко поймал птицу. Голубь был от Колума, Горах сразу признал своего сизаря. — Сейчас попьешь водички, зерна поклюешь…
Руки у старого голубятника тряслись от волнения, он торопился, чутко прислушиваясь, — не хлопнет ли дверь внизу, не заскрипят ли ступени… Освобождая птицу, Горах увидел неладное — послание было неправильным. Крылатый гонец нес не тонкий невесомый свиток, а тащил комканный кусок грубой бумаги, плотно примотанный к лапке голубя.
— Совсем Колум из ума выжил, — голубиное сердечко трепетало в ладони Гораха, а грудка сизаря часто вздымалась. — Как же ты долетел-то, милый… — Горах наконец размотал бечеву и забрал послание.
Посадив голубя к суженой и обиходив, голубятник подошел к окну в долину, где больше света, и всмотрелся. На бумаге неровно выведено: Рокон. Гимтар. Уж эти-то значки-буквицы он мог сложить!
— Значит, своим, — подумал голубятник, пряча послание за пазуху. — Значит, верно, я суетился… — старик потер грудь.
«Теперь ты будешь не нужен, — прошептал Горах, повторяя ненавистные слова. — Врешь, проклятый имперец! Старый Горах еще послужит Дорчариан!»
Рокон или Гимтар? Танас или дан? Кому же отнести тайное письмо? Горах уставился в долину и сплюнул от досады, увидев цепочку постов за дальним мостом и воинов в полях. Паскудники протоптали тропу по зелени озимых, расхаживая по ней туда-сюд. Земля ждала снега, теплого пушистого одеяла, но вместо этого дождалась проклятых имперцев. Словно хищные блестящие муравьи, имперцы шевелились на полях, окапываясь, ставя палатки и возводя навесы и сараи из жердей. Один из всадников, горяча коня, поскакал к вилле.
И Мадр с Мадлом, позор гор, с хлебом-солью вышли встречать имперцев… И вся Архога вслед за ними легла под имперцев, — голубятник пристукнул по колену, наблюдая за приближающимся всадником. Кому же довериться, как передать послание? Горах чуял: в письме важные слова, которые помогут Дорчариан. Голубятник снова посмотрел на дальний мост. Там не пройти…
«Неужели на старости лет придется ползти зимой по узкой тропе вверх, к Матери Предков? Ведь не дойду… — с тоской подумал старик. Всадник влетел в открытые ворота и спрыгнул с лошади. Конь громко заржал, топнув копытом. При виде недовольного жеребца Горах вдруг понял, что должен сделать. Сейчас! Сейчас же! Старик отшатнулся от окна, вновь споткнулся о несчастную корзину, едва не сверзившись с лестницы, и поспешил вниз.
Ойкон оседлал Сильного и двинулся из Старой Виллы. Жеребец горячился, вздрагивал от нетерпения — ему хотелось мчаться вперед что есть силы, но Ойкон не разрешал: можно ненароком сбить кого-нибудь. Вот когда они минуют пост имперских караульных за селом — тогда раздолье. Тогда и можно будет поиграть…
Рыжий важный господин Крент Грис разрешил Ойкону кататься на Сильном. «Чтоб кровь у жеребца не застоялась», — так и сказал. Сейчас господину Кренту некогда заниматься со скакуном — командующих готовился к дальнему походу…
Ойкон приблизился к распахнутым настежь воротам. Справа и слева висели приколоченные к воротным столбам Мотр и Маурх. Бедняжки! Ойкон привычно потупил взор, но вдруг увидел неладное. Сорока уселась на воротную балку, прижала лапой к дереву бруса маленького воробышка и терзала его клювом. Бедный птенчик трепыхался в когтях злой сороки, уворачивался и верещал. Над мерзавкой кружили встревоженной стайкой воробьи, громко чирикая.
— Отпусти! Отпусти! — закричал Ойкон и стукнул по створке ворот. Обрадованные дармовым зрелищем стражники загоготали.
Сорока недовольно стрекотнула и опять ударила воробья клювом. Ойкон остановил Сильного и приподнялся в седле, встав на него ногами. Такого сорока не ожидала и выпустила птенчика. Ойкон успел поймать пушистый комочек, и стражники недовольно загудели. Сорока возмущенно протрещала что-то, качнула хвостом и улетела.
— Не плачь, не плачь, — приговаривал мальчик, пустив умного коня шагом. — Крылышки тебе помяла злюка, да?
Мальчик сюсюкал с птенчиком, который согрелся в ладонях и притих. Вдруг Сильный настороженно всхрапнул и ударил копытом. Ойкон огляделся. Дорога повернула, и Старая Вилла спряталась за отрогом скалы, а Архога еще не показалась, скрытая облетевшими садами и перелеском. По дороге то и дело сновали имперские воины, но сейчас она была пуста. Из-за стожка сена показалась фигура старого горца в высокой меховой шапке. Старик огляделся и торопливо приблизился.
— Здравствуй, Ойкон! — издалека начал он. — Меня зовут Горах, я голубятник с Новой Виллы.
Старик сильно запыхался, и мальчик остановил коня, спрятав воробышка за пазуху. Тот защекотался, повозился немного и успокоился.
— Мне… нам всем… — старик запнулся. — Тебе нужно отвезти письмо.
— А кому это письмо? — заинтересовался Ойкон.
Еще никогда никому он не возил письма!
Старик сердито посмотрел на мальчика и вздохнул.
— Танасу Гимтару, — буркнул он.
— Дедушке Гимтару! — улыбнулся мальчик и старик отшатнулся. — Он добрый, он меня про Ули долго-долго расспрашивал! Дедушка Гимтар беспокоился об Ултере!!
Мальчик засмеялся и протянул руку за письмом.
Старик вытер испарину со лба, зыркнул по сторонам и вытащил из рукава маленький кожаный тубус.
— Хорошенько запрячь-то, — проворчал старик. — Упаси тебя Мать Предков потерять его… Танас… дедушка Гимтар должен обязательно получить послание! Слышишь, Ойкон, обязательно! А то… — старик запнулся, потом кивнул сам себе и продолжил. — А то Ули плохо будет… Обязательно надо привезти письмо танасу. А кроме тебя — никого имперцы не выпускают.
— Ули будет плохо? — нахмурился Ойкон, покачивая тубус в руке. — А от кого письмо? И что там написано? — задумался мальчик.
— Эх, кабы я знал, что там написано… — прошептал старик, с тревогой наблюдая за дурачком.
«Ведь выкинет или потеряет… Или вообще забудет, куда и зачем едет…» — старик понял, что зря он это затеял и решил забрать послание.
— Это письмо от Оли для братишки Ули! — вскрикнул малец на огромном черном жеребце и торопливо спрятал тубус за пазуху. — А отнести надо дедушке Гимтару, — серьезно кивнул Ойкон. — Я сделаю.
Сзади, из-за поворота, послышался далекий еще перестук копыт, и старик вздрогнул.
— Только имперцы ни за что не должны про это узнать! — вскрикнул он. — Ни за что! А горцам скажешь — тебе к танасу по неотложному делу! Они проведут, помогут, — крикнул старик. Он вдруг подбежал к Сильному и шлепнул жеребца по крупу. — Скачи, мальчик! Скачи и благослови тебя Мать Предков!
