не исправно работающая система вентиляции верхних уровней станции, тут бы стоял запах застарелого пота. Достаточно просто посмотреть на убранство помещения, чтобы вообразить или вспомнить вонь потных тел, что царит обычно в таких местах. Но сейчас это место принадлежит только двум фигурам. Одна, высокая, мускулистая и могучая, стоит и наблюдает, а вторая, миниатюрная и хрупкая, долбит боксерскую грушу своими маленькими кулаками.
— Плохо! Она даже не ощущает твоих ударов!
— Я уже выдохлась…
— В открытом бою ты это тоже скажешь?!
— Открытый бой длится не более 10 минут. После уже считают трупы… Ты сам говорил… А я долблю эту тушу уже пол часа!
Перерыв, несколько минут на то, чтобы отдышаться и попить воды. Пусть тренировки проходят два раза в неделю по пару часов, каждый раз они очень изматывающие. Спустя несколько месяцев к ним сложно привыкнуть, впрочем, в этом и заключался талант Эрика, он всегда знает, где находится предел.
— У меня вообще есть успехи? — черноволосая девица в потной майке жадно глотала воздух, пытаясь восстановить дыхание, параллельно открывая очередную бутылку с водой. Живая рука перемотана боксерским бинтом, а протезированная вакуумной армированной лентой, из-за чего движения пальцев были неловкими, а тремор от перенапряжения и вовсе делал простую задачу по откручиванию бутылки почти невозможной.
— Это ты мне скажи. Я учу тебя бить, даю тебе упражнения на силу и выносливость, показываю как надо двигаться. Помогло это тебе хоть раз?
— Ну… На этой неделе… Было разок. Усмирила одного парнишку одним ударом. Но он… Был чуть выше, конечно. Да и…
— Бьешь слизняков? Что я тебе об этом говорил?
— Он выхватил нож. И не хотел платить, думал, раз я одна притаранила заказ, можно меня просто порезать и уйти с товаром. Что мне было, помирать там?
— А если честно?
— Ну… Если честно, он немного не додал. Да и… Сперва я его толкнула, а только потом он выхватил нож…
— И разве это подобает воину? Джесси, ты совсем меня не слушаешь. Вот зачем я тебе каждый раз об этом говорю?
— Ты же сам говорил, что хреновый из меня выйдет боец! Вот я и не пытаюсь!
— Каждый раз, когда мы начинаем этот разговор, я начинаю жалеть, что взялся за твое обучение.
— Ну и что ты, выгонишь меня?
— Ты каждый раз это говоришь.
— Ну и… Может мне в следующий раз не приходить?
— Приходи. Мне нравятся твои успехи. Через год-другой, ты сама уже поймешь, что тебе я не нужен. И, надеюсь, после этого мы не увидимся.
После этих слов повисло молчание. Одна или две минуты тишины, раздираемая низким гулом вентиляционных роторов, гоняющих воздух по помещению, после которой оба как по неслышной команде поднялись и продолжили свое занятие. Груша осталась в покое, на очереди были упражнения для закрепления результатов и пара подходов на отработку простых боевых движений. А потом вновь долгожданная скамья.
Конец тренировки, самое сладкое время для любого завсегдатая тренажерного зала, будто тренера или ретивого ученика. Мышцы приятно напряжены, а голова чиста, никаких лишних мыслей и тревог, все переработано в полезную энергию, что сгорела в процессе упражнений. И только тяжесть молочной кислоты, что заполняет натруженные мышцы, вызывая легкую приятную боль, возвращает в реальность. В реальность, в которой даже запах пота не кажется отвратительным, по крайней мере в этот момент.
И когда ты в зале, ты чувствуешь необъяснимое родство с теми, кто занимается неподалеку в этот момент. Странное чувство близости с теми, кто занимается тем же, что и ты. То чувство, которое не дает тебе останавливаться, даже если ты находишься в компании всего одного человека, что просто отдает тебе указания и показывает как надо. Но это чувство имеет свойство рушиться в один миг, стоит в помещении оказаться человеку, которому чуждо это место.
— Отличная тренировка, Джеска, отличная, — медленные хлопки руками со стороны входа в зал и знакомый сухой голос взрослого мужчины разрушил идиллию, а ведь они даже не заметили его присутствия, — видно не зря ты тратишь время с моим старым другом…
— Йози, я же просил, оставить меня в покое!
— Друг мой, остынь, не к тебе я пришел в своё драгоценное свободное время. Ты же знаешь, что это девочка работает на меня. Почему ты ее вообще тренируешь?
— Мое дело, кого тренировать.
— Твое дело, так твое дело. Я в твои дела, как и договаривались, не лезу… Но ты, Джесси, как ты уговорила его?
— Была… Убедительной?
— А получше ничего придумать не смогла? Или кровь совсем от головы отлегла? Я ведь прекрасно знаю, тех, кто на меня работает, старина Эрик не тренирует ни при каких условиях. А тут… Мне говорят, что ты прохлаждаешься в его старом зале. Честно, был удивлен. Так что расскажи мне, дорогая моя, как у тебя это получилось? Можешь даже не утруждаться делать это на франце, если стесняешься своего могучего тренера.
— Я не хочу говорить. Это… Личное.
— Впервые от тебя такое слышу. Личное? Знаешь, я очень ценю тебя и твою преданность как раз из-за того, что у тебя нет личной жизни. Когда она успела появиться? Неужто кто-то на этой станции знает что-то, что не знаю я?
— Да, именно так. Он знает. Ты не знаешь. Поэтому он согласился. Это проблема?
— Это…
— Это не важно. Я согласился, значит были причины. А сейчас, “старый друг”,— явно разгоряченный великан сделал явный акцент на этом слове, — иди отсюда. И я не медкомиссия вооруженных сил Астории, я не посмотрю, что у тебя недостает нескольких пальцев и что ты не пригоден к службе.
— Ладно, ладно, чего так горячиться? Уже ухожу. Но с тобой, Джесси, я еще поговорю потом.
— Не поговоришь. И это будет одно из тех множества одолжений, которые ты мне должен.
Было непривычно видеть, как властный мужчина в деловом костюме, что строил буквально всех и каждого, до кого только мог дотянуться, вел себя совершенно иначе. Йозеф буквально топтался на месте и не бросал лишнего взгляда на хозяина помещения, будто бы он был его начальником или человеком, от благосклонности которого зависела его жизнь, или чего похуже. Он пытался держать лицо, но даже юный взгляд легко улавливал неуверенность и неловкость в его движении и мимике. Будто бы перед ними стоял совсем другой человек. И этот человек просто остался без слов, он замолчал, словно не по своей воле и, наверное, хотел еще чего-то сказать, но явно передумал и развернулся, чтобы зашагать прочь.
— Не волнуйся, он не вернется к этому разговору.
