Она замерла. На той стороне Пантелеймон-леопард присел, изготовясь к прыжку…
Мостик выдержал. Лира сделала шаг, еще один, почувствовала, что мостик уходит из-под ее ног, и прыгнула, собрав все силы. Она упала животом в снег, а мост позади нее с мягким шорохом рухнул в пропасть.
Пантелеймон вцепился когтями в ее мех и держал.
Через минуту она открыла глаза и отползла от края. Пути назад не было. Она встала и подняла руку, прощаясь с медведем. Йорек Бирнисон тоже встал на задние лапы, а потом повернулся и поскакал вниз по склону, на помощь своим подданным, сражавшимся с наемниками миссис Колтер.
Лира осталась одна.
Глава двадцать третья
Мост к звездам
Когда Йорек Бирнисон скрылся из виду, Лиру охватила неодолимая слабость, и она вслепую протянула руку к Пантелеймону.
– Пан, милый, я больше не могу! Мне так страшно… я устала… столько всего… я боюсь до смерти! Почему я, а не кто-то другой?!
Пантелеймон, теплый и ласковый, потерся о ее шею кошачьим носом.
– Я не знаю, что нам делать, – всхлипывала Лира. – Нет больше сил, Пан… мы не сможем…
Уткнувшись лицом в его мех, она сидела на снегу, раскачивалась и рыдала во весь голос.
– А если… если миссис Колтер доберется до Роджера первой, его все равно не спасти, она увезет его обратно в Больвангар или куда-нибудь хуже, а меня в отместку убьют… Почему они так поступают с детьми, Пан, неужели так ненавидят их, что хотят разорвать на части? Почему они так делают?
Но Пантелеймон не знал ответа; он только обнимал ее. Постепенно приступ страха утих, и она пришла в себя, снова стала Лирой, озябшей, испуганной, но прежней Лирой.
– И зачем только… – начала она и осеклась. Поздно было спрашивать «зачем?». Последний прерывистый вздох, и надо идти дальше.
Луна уже зашла, небо на юге было непроницаемо черным, и на нем, как алмазы на бархате, горели мириады звезд. Но в тысячу раз ярче горела Аврора. Ни разу еще Лира не видела ее такой яркой и красочной; с каждым колебанием и переливом новые световые дива зажигались в небе. А за трепетной пеленой света ясно вырисовывался другой мир, солнечный город.
Чем выше они взбирались, тем шире раскидывалась под ними безрадостная местность. На севере лежало замерзшее море, пересеченное торосами там, где ледяные поля налезли друг на друга, но в остальном плоское и белое, уходящее к самому полюсу и далеко за него, безликое, безжизненное и невыразимо угрюмое. На востоке и на западе возвышались горы, их острые зазубренные пики вонзались в небо, крутые снежные склоны были заточены ветром до сабельной остроты. А Лира с тоской смотрела на юг, туда, откуда пришла, – не видно ли где милого друга Йорека Бирнисона и его воинов; но ничто не шевелилось на широкой равнине. Она не могла разглядеть даже обгорелых обломков дирижабля и красных пятен на снегу вокруг мертвых солдат.
Пантелеймон-сова взлетел в небо, а потом опустился ей на руку.
– Они прямо за вершиной! – сказал он. – Лорд Азриэл разложил свои аппараты, а Роджер не может двинуться…
Сразу же вслед за этим Аврора замерцала и потускнела, как антарная лампа под конец жизни, а потом погасла совсем. Но во тьме Лира ощутила присутствие Пыли, словно сам воздух был полон темных намерений, смутных, еще не родившихся мыслей.
Из тьмы донесся детский крик:
– Лира! Лира!
– Иду! – закричала она в ответ и, спотыкаясь, оскальзываясь, падая, упрямо полезла вверх по бледному, призрачному снегу.
– Лира! Лира!
– Я уже близко, – прохрипела она. – Я уже близко, Роджер!
Возбужденный Пантелеймон быстро менялся: лев, горностай, орел, дикий кот, заяц, саламандра, сова, леопард – все, что он знал, калейдоскоп форм среди Пыли…
– Лира!
Наконец она взобралась на вершину и увидела, что происходит. Метрах в пятидесяти, под звездами, лорд Азриэл скручивал два провода, тянувшиеся к наклонным саням, на которых были расставлены батареи, банки и какие-то аппараты, уже покрытые инеем. Он был в толстом меху, и лицо его освещала гарная лампа. Рядом с ним, как сфинкс, сидел и лениво возил хвостом по снегу его деймон, мускулистый и красивый, с лоснящейся от здоровья пятнистой шкурой.
В пасти у него был деймон Роджера.
Маленькое создание билось, извивалось, хлопало крыльями – то птица, то собака, то кошка, то крыса, потом снова птица – и все время звало Роджера, который был всего в нескольких метрах и силился разорвать путы, стянувшие сердце, и плакал от боли и холода. Он звал своего деймона, звал Лиру; потом подбежал к лорду Азриэлу, стал дергать его за руку, и лорд Азриэл отбросил его в сторону. Он снова подбежал к лорду Азриэлу и плакал, умолял его, а тот, не глядя, сшиб его на землю.
Они стояли на краю утеса. Под ними была непроглядная, бескрайняя тьма. И где-то внизу, в сотнях метров, – застывшее море.
Все это Лира увидела при свете звезд; но потом лорд Азриэл соединил провода, и сразу же ярко вспыхнула Аврора. Как длинный голубой разряд, извивающийся между двумя шарами, только на тысячекилометровой высоте и в десять тысяч километров длиной, она вилась, взмывала, низвергалась сверкающим водопадом.
Он управлял ею…
Или качал из нее энергию – потому что с громадной катушки на санях провод уходил прямо в небо. Из тьмы спустился ворон, и Лира поняла, что это деймон ведьмы. Ведьма помогала лорду Азриэлу, это она унесла его провод в высоту.
И Аврора снова пылала.
Он был почти готов.
Он повернулся к Роджеру, поманил его, и Роджер покорно пошел, – плача, жалуясь, мотая головой, покорно пошел к нему.
– Нет! Беги! – крикнула Лира и кинулась вниз по склону.
Пантелеймон прыгнул на снежного барса и выхватил маленького деймона из его зубов. Снежный барс бросился за ним вдогонку, Пантелеймон выпустил друга, и оба молодых деймона, меняясь с неуловимой быстротой, вступили в схватку с большим пятнистым зверем.
Барс бил их когтистыми лапами, и его рычание заглушило даже крики Лиры. Оба ребенка тоже сражались с ним; вернее, с тенями темных замыслов, теснившихся в непроглядном воздухе, пронизанном потоками Пыли…
И Аврора колыхалась в небе, истаивала, открывая то здание, то озеро, то вереницу пальм, такие близкие, что казалось, можно шагнуть из этого мира в тот.
Лира прыгнула и схватила Роджера за руку.
Она тянула изо всех сил, они оторвались от лорда Азриэла и побежали, держась за руки, но Роджер плакал и корчился, потому что барс снова схватил его деймона; Лира знала эту раздирающую сердце боль и хотела остановиться…
