ржавое.
– Земля! Это земля, Норри! Это земля! – смеялся Вильгельм и носился по кругу, взбивая клубы пыли.
– А и правда, земля, – удивился Норрис, опустившись на колени и почерпнув ладонью почву. Самая обыкновенная земля, какая есть в каждом горшке с цветами и деревьями, но никогда он не видел ее в таком количестве. Она была коричневой с разными примесями, отличавшимися даже в радиусе нескольких метров. Где-то в нее подмешивался песок, а где-то она напоминала камень.
– Норрис, ты понимаешь, что это значит?! – закричал Вильгельм, подлетел к другу и прыгнул к нему на спину. – Мы можем уже заселять ее! Она живая, Норрис! Они обманули, обманули нас, Норрис! Они говорили, что нужно ждать, что я не могу поехать сюда! Они врали нам, врали!
Норрис покачнулся, завалился на колени под весом Вильгельма и, когда смог скинуть его с себя, отполз. Эльгендорф подскочил, закружился вокруг сидевшего на земле Норриса так, словно друга и вовсе не было. Почитатель в серости поднявшейся пыли пугал. Чувствовать жизнь в куске земли мог только безумец. Норрис знал множество способов совладать с эмоциями. Он написал несколько научных работ на эту тему, многие годы изучал природу эмоций и даже изобрел прибор, который точно мог истолковать любую, даже самую неочевидную, эмоцию. Но что-то ему подсказывало, что прибор бы все равно не смог определить, что чувствовал Вильгельм в тот момент.
– И как назовешь? – прошептал Норрис, оттягивая воротник накидки.
Глаза Вильгельма горели ярко. Он что-то беззвучно шептал себе, будто разговаривая с кем-то третьим. Норрис сжал почву в пальцах, но уцепиться в ней было не за что.
– Знаешь, а я не хочу гадать. Я придумывать названия не умею. Посмотри, что есть вокруг нас? Что? Только земля! Сейчас земля – это все, что у нас есть. Видишь? Вокруг больше ничего нет, только земля. Пусть и будет так называться, – прошептал Вильгельм и с восторгом побежал в космолет, запускать Связистор.
Норрис, проводив друга глазами, вздохнул и посмотрел на пустоту вокруг. Ничего, только горы земли, поля земли и дырки в земле – овраги. И они, отрезанные от мира.
Они выиграли несколько сотен лет, им нужны растения и ДНК. Норрис поплелся за товарищем, ожидая сотни, тысячи, миллионы лет непрерывной работы и одиночества, на которые он сам позволил обречь их, когда Вильгельм вдруг решил отказать Ульману и улететь на Планету раньше обговоренной даты. Норрис до последнего надеялся, что друг шутил. Но шутки у него оказались несмешные.
Время полетело быстро. Ночи они проводили в космолете, а утром вскакивали и неслись наружу, принимали ночные работы одних роботов, назначали других. Высаживались деревья, засевались поля, вода начинала течь по руслам рек, а на вершинах гор появлялся снег. Вильгельм все ночи проводил за картами местностей, уже проверенными и заверенными в Штабе. Он не всегда следовал инструкциям, часто менял расположение континентов. Все ему казалось некрасивым, ассиметричным.
– Нас лишат аккредитации, понимаешь? Мы не можем так менять планы! – восклицал Норрис, когда они сидели в их комнате и карпели над картами и чертежами.
– У меня есть все средства и материалы, которые нужны. Генрих приготовил мне подушку, а если сам не захотел ехать, это не моя вина. Я больше никогда не вернусь туда, никогда. И не увижу их недовольных физиономий.
Норрис устал, однажды после нескольких дней работы без сна накричал на друга и, по глупости, предложил слепить все материки в один и разлепить тогда, когда картина мира уже сложится. Вильгельм, чуть подумав, воскликнул, что это отличная идея. Норрис хотел ударить себя, но сдержался.
Тысячи земных лет пролетали как миг. Вильгельм с головой ушел в работу, все время что-то меняя, планируя, а Норрису становилось тоскливее. Ему казалось, что самое важное сделано. Появились уже и пустыни, и степи, горы и глубокий океан, но Эльгендорфу вечно чего-то не хватало.
– Можно заселять, – сказал как-то Вильгельм, сидя с альбомом для чертежей на лавке у их дома. Под ногами шелестела трава, чуть вдали резвился темный океан.
Норрис, попивавший лимонную настойку, чуть было не поперхнулся. Он посмотрел на друга, но тот был серьезен.
– А не рано? Она еще не отстоялась. Это процесс необратимый, Вельги. Начнем, и пути назад уже не будет! Наша планета станет центром изучения Академии, Штаб тоже будет следить за нами, а Альбион… Я даже не хочу представлять, сколько они проверок пошлют.
Вильгельм не обратил на слова Норриса внимания.
– Ульман окончательно порвет с нами контракт, – напомнил Норрис.
– А ты так переживаешь из-за этого? – рыкнул Вильгельм, яростно что-то черкая в альбоме. – Мне казалось, ты как раз меня и увез от него!
– Мы уехали, но…
– Вот и не надо о нем вспоминать! Мне все равно, что там подумают. Не хочешь – уматывай.
Норрис подавился воздухом, а Вильгельм замолчал. Затем встал с места и вышел в сад. Норрис пошел за ним.
Вдали лил дождь – его вызывали установки, спроектированные Жаком. Вильгельм окинул взглядом траву, которую помог вывести Ульман. Провел рукой по дереву, семена которых вывел Норрис, а отправляли Годрик и Ванрав, позабыв об их прежних ссорах и раздорах. Небо над головой было голубым лишь благодаря Джуди и Захарри. Ни единого шпиона на Планете не было только благодаря работе Пронкса.
– Я никогда туда не вернусь, Норрис. Там, в том мире, я был чужим. Надо мной смеялись, там моей победе не радовались. А здесь я буду всем. Никто не посмеет косо на меня взглянуть.
Глаза Вильгельма горели неестественным фиолетовым пламенем. Волосы взъерошены, в прядях запутались листья. Норрис подумал, что Генрих Ульман назвал бы Вильгельма одичавшим, но произнести не решился. Он научился держать опасные мысли при себе.
– Хорошо, – выдохнул Норрис, – я оставлю тебя. Мне в любом случае нужно на Шаттл, забрать кое-что. Поеду один, раз уж ты выше того, чтобы сделать это самостоятельно. – Он поднялся в дом и хлопнул дверью.
Прямо ему в спину полетел тяжелый альбом с рисунками, который ударился о перегородку.
Последнее, что видел Норрис прежде, чем улететь, – взбешенный Вильгельм, который кричал что-то с земли и разбрасывал чертежи.
– Тебе нужно побыть одному, – шептал себе Норрис, разворачивая корабль в небе. – Так нужно, Вельги. Потом мы оба поймем это.
Как только космолет скрылся в черном небе, Эльгендорф упал на груду листов и горько заплакал.
Норрис провел на Шаттле неделю, но ни одной ночи нормально он не спал. Все мысли были заняты Вильгельмом, который находился на Земле наедине с роботами. Норрис надеялся, что
