Когда его отпустили, он поднялся, чувствуя себя униженным. Шею давил обруч, тяжелый и холодный на ощупь, но когда Томас его коснулся, кончики пальцев обожгло болью. Он отдернул, увидел как покраснели, на одном начал вздуваться волдырь.
По сторонам захохотали. Его грубо отпихнули, а на колоду завалили Олега. Черти быстро вытащили раскаленную полоску из горна, простучали на наковальне. Сворачивая в полукруг, пытались приладить на толстую шею Олега, но там болтался оберег, а сорвать не могли. Сатана зарычал, его огромная лапа протянулась через всю комнату, цепочка вспыхнула в его руке, а оберег с отвращением зашвырнул в угол.
Олег проводил деревяшку налитыми кровью глазами, перевел взор на Сатану. Томасу показалось, что князь ада вздрогнул. Но черти уже подняли Олега, тот стоял, угрюмый и насупленный. На его шее Томас рассмотрел такой же ошейник, из тяжелой меди, по ободку шли колдовские знаки, вспыхивали, поедали один другого как богомолы, становились крупнее.
Сатана хохотнул, прорычал:
— Это не простые ошейники. Ровно через сутки расплавятся... Но не мечтайте, что выживете. Вашими головами мои черти будут кидаться как булыжниками, а тела бросят псам. И еще вам повезет, если умрете сразу.
Томаса бросило в жар, уже почувствовал, как тяжелый металл превращается в огненную полосу, что пережжет шею, и пока будет гореть, он будет кричать от боли... А калика сказал угрюмо:
— Если нам даны целые сутки, то зачем?
— На размышление, как ты уже догадался, — бросил Сатана. — За сутки не убежишь. Вы сюда добирались три дня и три ночи! Сейчас красивые и гордые, подавай мученическую смерть, но за сутки постынете, подумаете трезво... да и лучше представите, что вас ждет.
Он захохотал, а с ним угодливо захохотали и дьяволы, а вслед засмеялись бесы, демоны, черти. Так, хохоча, Сатана выпрямился во весь рост, раздулся в груди, являя чудовищную мощь гладиатора. Он уже исчезал, когда вдруг Олег спросил неожиданно:
— А если мы избавимся от этих ошейников?
Сатана захохотал:
— Тогда я... ха-ха!.. пальцем вас не трону. Это не под силу даже мне... Однажды сделанное богом, как ты знаешь, уже не может быть отменено. Если ты сделаешь то, чего не могли даже ваши боги Олимпа... или кто там у вас, то... освобожу и выполню любую просьбу. Конечно, в моих пределах. Да что там просьбу — требование! Кто освободится сам, тот имеет право требовать...
Из-под копыт вспыхнул огонь, полыхнул жаром в лица Томаса и Олега. Когда Томас протер слезящиеся глаза, в гигантском зале клубился дым, медленно рассеиваясь, пахло серой, но было тихо и пусто как в ограбленной могиле. Калика задрал голову, зеленые глаза изучали высокий свод.
Томас сказал с дрожью:
— Опять ошейники!..
Калика не повел и бровью, только голос стал брезгливее:
— Тебе-то что. Всего второй раз. К тому же тебе в нем ничего нового. Ты ж тоскуешь по железу.
— А тебе? — спросил Томас, вспоминая, что калике за его долгую жизнь выпало побольше, чем даже ему, побывавшего в Святой Земле и бравшего штурмом башню Давида. Не дождавшись ответа, удивился. — Чего ж тогда не придумал чего-нибудь?
— Против чего?
— Да против ошейников.
Калика пожал плечами, снова не удостоив ответом, и Томас ощутил себя совсем дураком. Калика мог придумывать воинские хитрости против своих же демонов, но сейчас в мир пришла совсем другая мощь, величие христианства, а калика как не знает света Христовой веры, так и ее теней, вроде этого ада, Сатаны, бесов, чертей...
— Сутки, — проговорил он нервно. — А сутки такие короткие.
— Смотря что ждешь, — ответил калика. В зеленых глазах стоял затаенный страх. — Ох, Томас... Занесло же нас. Чую, так просто не выбраться. Мне кажется, это мой последний поход в преисподнюю...
— Ты зришь? — спросил Томас со страхом. — Тебе видение?
Лицо калики было отрешенное, невидящие глаза смотрели в пространство. Пальцы безотчетно двигались, будто пытались ухватиться хотя бы за что-то в пустоте.
— Нет... Тьма.
Как слепой, он пошел вдоль стен, выставив руки. Глаза не двигались, Томас с ужасом понял, что калика в самом деле ничего не видит. Раздираясь между страхом и жалостью, он догнал, опустил горячую ладонь на плечо:
— Сэр Олег, я с тобой. Это, может быть, всего лишь из-за подземелья. Сквозь такие глыбы какой взор проникнет?
Мышцы под его пальцами дрогнули, словно и они пытались ускользнуть от гибели, искали спасительную норку. Томас сам чувствовал неискренность утешения, оба чувствовали, что их ждет, а сильные не нуждаются в лживом утешении. Олег продолжал ощупывать стену, голос прохрипел как из сырого дупла:
— Чувствую... да-да, дальше пустота... Немного, но есть.
Томас встрепенулся:
— Это видение такое?
— Дурень, под камнями пустота. Похоже, грунтовыми водами вымыло землю.
— А нам какая разница? — прошептал Томас. Он быстро огляделся по сторонам. — Надо вытащить этот камешек, поглядеть.
Калика сказал мертвым голосом:
— Томас, очнись. Здесь глыбы как влитые. Зубами не ухватиться. А ногти обломаешь.
Томас уже щупал глыбу, стучал кулаком, пытался ухватиться, но зазор между глыбами слишком мал, удавалось ухватить только кончиками пальцем. От усилий кровь прилила к голове, волосы слиплись и закрывали глаза. Тяжелый крест болтался назойливо, стучал по зубам. Томас отмахнулся, но крест лез в ладонь, требовал внимания. Вдруг его пальцы словно сами ухватились за холодное железо, а сердце застучало как у пойманного зайца.
Калика присвистнул, когда рыцарь сорвал с шеи крест и начал остервенело долбить край гранитной глыбы. Тяжелый булат вгрызался как железное зубило. Мелкие осколки летели как щепки из-под плотничьего топора.
— Ничего себе, — сказал он удивленно, — Ты, того, поосторожнее... Крепкое железо хрупкое. Не сломай!
— Закрой рот, — посоветовал Томас.
— Ну и железка!
— А ты не верил в силу креста, — упрекнул Томас. — Что нас вытаскивает отсюда, ежели не животворная мощь святого распятия?
Калика поспешно сунул пальцы в щель, напрягся, вздулся, побагровел. Заживающие ссадины полопались, выступили крупные темновишневые капли. Томас выдолбил с другой стороны, ухватился. Глыба слегка дрогнула, калика зашипел, придавило пальцы, но глыба уже медленно выдвигалась. Пальцы перехватывали дальше, оба сопели, всхрапывали, наконец камень выполз почти весь, калика едва успел отпрыгнуть. Томас не стал удерживать, сунул голову в пахнувшую сыростью дыру. Успел заметить жидкую грязь, в следующее мгновение широкая спина калики заслонила. Он встал на четвереньки, заглядывая, выворачивая шею.
