конце концов, закона свободы воли никто не отменял, так что мы вправе разорвать невыгодный для нас контракт с хозяином нашего мира. Всего-то и нужно осознать свою истинную природу и сформулировать намерение освободиться от скафандра. Конечно, сидя на коротком поводке серебряной нити, от этой приблуды так легко не отделаешься, но мы же знаем, что рано или поздно эта нить порвётся. И кто нам тогда помешает воспользоваться моментом смерти и упорхнуть из клетки?
Казалось бы вот оно счастье, избавься от трупа, расправь ангельские крылья и тикай из материального мира на всех парах, пока не догнали. Ан нет, мы почему-то даже не пытаемся рыпнуться и, распрощавшись с пришедшим в негодность скафандром, тут же влезаем в новый, чтобы вернуться в материальный мир. Это что, такой особый вид мазохизма? Или мы настолько тупые, что не понимаем, чем является для нас мир божественного вандала? Мы же не можем всерьёз верить в то, что он искорёжил творение Создателя исключительно с целью потрафить его жителям? Отнюдь, никто не станет спорить с тем, что последствия его вмешательства оказались для жителей нашего мира катастрофическими. Тогда в чём дело?
Если вы думаете, что мы все тут жертвы произвола и заслуживаем за свои страдания награды в виде райского блаженства, то подумайте ещё раз. На самом деле никто не применял к нам насилия, мы ввязались в эту аферу добровольно, а потому являемся соучастниками порчи божественного имущества и несём за это ответственность наравне с главным преступником. В наше оправдание могу лишь напомнить, что решение обзавестись бренной плотью нам навязали с помощью хитроумных манипуляций, но даже осознав факт мошенничества, мы отчего-то не спешим сбросить с себя ярмо кабальных условий контракта с божественным вандалом.
Поверьте, само по себе осознание ошибочности концепта тела не откроет нам путь к освобождению. Я даже смею предположить, что людей, понимающих, что они находятся в тюрьме, в нашем мире не так уж мало. Но это ничего не меняет, и причина сего печального факта тривиальна: мы очарованы материальным миром и не хотим его покидать. Возможно, поначалу ограничение свободы было воспринято эфирными существами в штыки, иначе зачем бы потребовалось подсаживать нас на концепт тела, но сейчас мы уже привыкли к своей тюремной камере, она сделалась для нас родной и уютной, так что перспектива освобождения нас не столько привлекает, как пугает неизвестностью.
Признайтесь честно, готовы ли вы отказаться от ощущений, которые даёт вам физическое тело? Я даже не говорю про секс и прочие тактильные ништяки, вроде тайского массажа и купания в море, а как быть с ароматом цветущего жасмина, со вкусом утреннего кофе, божественными звуками органных фуг Баха и ощущением тающей на губах снежинки? Да мало ли ещё чего. Мы жалеем тех, кто лишён даже одного из каналов восприятия нашего материального мира, например, зрения или слуха, а представьте, что мы лишимся их всех. О таком и подумать страшно, не правда ли? Даже обоснованное предположение, что взамен у нас появятся иные каналы восприятия, как-то не вдохновляет.
А вас никогда не удивляло, отчего во сне мы воспроизводим картинки нашей обыденной жизни? Это довольно странно, ведь в тот момент мы уже функционируем в своих эфирных телах. Могли бы воспроизвести что-нибудь эфемерное и воздушное. Однако наши сновидения подчас так похожи на жизнь, что мы не в состоянии их различить, и требуются специальные техники, чтобы осознать себя внутри сновидения. Кстати, некоторые религиозные конфессии, которые изучали посмертное существование, утверждают, что осознать себя в посмертии ещё сложнее, чем во сне. Иначе говоря, мы отчего-то воспроизводим материальный мир даже после смерти.
Да, мы являемся добровольными пленниками наших скафандров, по крайней мере, большинство из нас. Мы соблазнились бонусами, которые даёт физическое тело, и сдали нашу свободу в утиль. Даже тот факт, что в комплекте с бонусами идут всяческие неприятности, типа боли, недомоганий, старости и необходимости есть, спать и испражняться, не заставили нас отказаться от соблазна. Мы находимся в тюрьме материальности по собственному выбору, а потому нам даже не приходит в голову, что в наших силах разбить скорлупу концепта тела и выбраться наружу. Напротив, мы изо всех сил стараемся сохранять ту иллюзию, которая доставляет нам столько прикольных удовольствий. Так кого же винить в том, что люди не в состоянии постичь смысл своего существования и обрести наконец душевный покой?
Розовый солнечный диск наконец вырвался из цепких мохнатых лап вековых елей, что с комфортом обустроились на верхушке противоположной сопки. Долина между сопками пока тонула в сизой дымке, но склон, на котором стоял мальчик, уже окатило золотым потоком. Сразу стало гораздо теплее, хотя утренний туман всё ещё струился между деревьями, стекая вниз по склону сопки. Капли росы на ветке растущего рядом куста с блестящими бордовыми ягодками вдруг вспыхнули словно маленькие бриллианты, так что мальчику пришлось зажмуриться. Он недовольно поджал губы и капризно дёрнул за кончик ветки. Бриллиантовый дождь послушно пролился в траву и снова превратился в обычную росу.
Мальчик победоносно улыбнулся и вернулся к исследованию долины между сопками, на дне которой шумела река, пока скрытая густой синей тенью. Рваный тревожный ритм бурного потока можно было слышать даже на вершине сопки, но разглядеть речку никак не удавалось из-за плотного тумана и недостаточного освещения. Не то чтобы мальчику так уж необходимо было её увидеть, просто заняться больше было нечем. Отец привёл его к дому учителя слишком рано, и мальчик не решился будить почтенного старца в первую же встречу, поэтому он спустился немного ниже по склону сопки и принялся терпеливо дожидаться рассвета.
Чего-чего, а терпения мальчику было не занимать, сколько он себя помнил, ему всё время приходилось чего-то ждать. Вечно занятый отец нечасто находил время, чтобы пообщаться с сыном, да и к маме его почему-то пускали нечасто. Малыш рос в окружении строгих и бесстрастных наставников, а ему так хотелось родительской ласки и внимания. Нет, мальчика никак нельзя было назвать брошенным ребёнком, рядом с ним постоянно кто-то находился, но общение с родителями было явлением редким, а потому очень ценным. Идея отдать сына на обучение к Творцу родилась у мамы уже год назад, но до сих пор отец был категорически против того, чтобы позволить сыну выходить за пределы их отгороженного от остального мира городка. Только начавшие повторяться всё чаще эксцессы спонтанного прорыва его магических способностей изменили решение излишне опасливого родителя.
Дом Творца стоял на вершине пологой
