— Тогда ты знаешь, как близка твоя смерть. Озадаченный пьяный взгляд. Эсменет шагнула вперед и ударила его по лицу.
— Наглый пес! На колени!
Он потрясенно смотрел на нее, но не двигался с места.
— На колени! Или я прикажу живьем содрать с тебя шкуру... Ты понял?
Потребовалось несколько мгновений, чтобы его изумление превратилось в страх. Еще несколько мгновений, чтобы его колени подогнулись. Пьяным всегда нужно время. Он разрыдался, моля о прощении. Но гораздо важнее было то, что он видел Келлхуса: тот выходил из лагеря и поднимался на западный склон.
Эсменет оставила айнона и обхватила себя за плечи, чтобы не дрожать. Она понимала причину своего гнева, но почему она улыбалась? Это сбивало ее с толку. Утром надо послать кого-то прикончить этого человека. Эсменет отвращала жестокость, к которой ее нынешнее положение порой заставляло прибегать, но мысли о том, 4то она заставит этого рыцаря кричать от боли, почему-то возбуждала. В уме ее прокручивались различные сцены, и пусть это было ничтожно и нелепо, но она наслаждалась ими.
В чем тут дело? В ее стыде? В его ухмылке? Или просто в том, что она может сотворить с ним такое?
«Я,— подумала она, затаив дыхание,— его сосуд».
Погруженная в свои мысли, она вскарабкалась на пологий холм и пошла по чертополоху и мокрой траве, быстро расправившимися с подолом ее платья. Высоко над Менеанорским морем во тьме сверкал Гвоздь Небес. Эсменет дважды обернулась, чтобы посмотреть на Шайме в лунном свете.
Город казался почти нереальным.
Она нашла Келлхуса на развалинах древнего мавзолея. Он напряженно всматривался через Шайризорские равнины в темные очертания города. Эсменет хотела вскарабкаться на разрушенную стену и пройти по ней, как по дорожке, но вспомнила о своем положении — о той жизни, которую носила во чреве. Тогда она прошла по поросшему мхом древнему фундаменту под ногами Келлхуса. Он сидел, скрестив ноги и сцепив руки на коленях. Волосы его были завязаны галеотским боевым узлом. В лунном свете лицо Воина-Пророка казалось мраморным. Как всегда, в его облике было нечто неуловимое, возвышающее его надо всем вокруг. Другой человек в этой позе выглядел бы одиноким, даже покинутым, а Келлхус казался непреклонным стражем — белым в лунном свете, черным в тени.
Не отводя взора от Шайме, он сказал Эсменет:
— Ты думаешь о Карасканде. Ты вспоминаешь, как я покинул тебя незадолго до Кругораспятия. Ты боишься, что и сейчас я ушел по той же страшной причине.
Эсменет сделала гримасу насмешливого неодобрения.
— Я стараюсь не бояться.
Он улыбнулся. Посмотрел на нее, и глаза его сверкнули.
— Почему? — спросила она.— Почему здесь?
— Потому что скоро я должен уйти.
Келлхус нагнулся со стены и протянул ей руку, Эсменет собиралась схватить его пальцй, как вдруг оказалась рядом с ним. Он поддерживал ее своими мощными руками. На какое-то мгновение они словно застыли на острие иглы. Эсменет нервно озиралась, глядя на долину внизу и на темную поросль тонких тополей внутри развалин мавзолея. Она вдохнула запах Келлхуса: апельсин, корица, острый мужской пот. Его слова пугали, но его близость все равно была счастьем и наслаждением. В лунном свете борода Келлхуса казалась седой.
Эсменет отступила назад, чтобы заглянуть в его глаза.
— Куда ты уходишь?
Он пару секунд внимательно рассматривал ее. Внизу под ними лежал Шайме, загадочный и древний, как огромное окаменевшее чудовище, принесенное приливом.
— В Киудею.
Эсменет нахмурилась. Киудея была мертвой сестрой Шайме, разрушенной давным-давно кенейским аспект-императором, чье имя она не могла вспомнить.
— Дом твоего отца,— печально произнесла она.
— У истины свои сроки, Эсми. Все разъяснится, когда придет время.
— Но, Келлхус.
Как же они возьмут Шайме без него?
— Пройас знает, что делать,— решительно ответил он — А Багряные Шпили будут действовать так, как сочтут нужным.
Отчаяние охватило ее.
«Ты не можешь нас покинуть!»
— Я должен, Эсми. Я подчиняюсь иному голосу.
Иному, не ее голосу; это понимание болью отозвалось в душе Эсменет. Но он никогда не подчинялся ее привычкам, ее тревогам, даже ее надеждам... Ее побуждения не касались его. Они стояли рядом, но Келлхус уже ступил на непостижимую тропу. То, что двигало им, повелевало ходом планет в ночном небе.
Внезапно он показался Эсменет диким и чуждым, как скюльвенд... Порождение каких-то ужасных сил.
— А как же Акка? — быстро спросила она, чтобы скрыть момент своей слабости.— Разве он не пойдет с тобой?
«Тебя нужно защищать!»
— Там, куда я иду, никто не может сопровождать меня,— сказал он.— Кроме того, я вне его защиты. Сейчас он это знает.
Его слова пугали, но звучали просто и решительно.
— Но Ахкеймион захочет знать, куда ты ушел.
Келлхус улыбнулся и покачал головой, словно говорил: ах, этот Акка...
— Он знает. Думаешь, ты одна терзаешь меня вопросами из наилучших побуждений?
Почему-то от его мягкого юмора Эсменет захотелось плакать. Она упала на колени, уткнулась лицом в мох у его ног. Наверное, подумала она, эта сцена нелепо выглядит — на разрушенной стене, на коленях. Обычно ее играют на твердой почве. Жена у ног уходящего мужа.
Но Эсменет было все равно. Он — ее единственная мера. Единственный суд...
«Возьми и используй меня».
Люди всегда живут в присутствии чего-то великого, превосходящего их. Часто они не обращают на это внимания. Порой, под влиянием гордыни и страстей, борются с ним. Но великое остается великим, а люди, как бы ни были безумны их замыслы, остаются ничтожными. Только если пасть на колени, если предложить себя в качестве орудия, можно найти свое истинное место в мире. Только преклонение помогает узнавать друг друга.
В подчинении есть восторг. Уязвимость перед тем, кто выше тебя, опасна — это как позволить незнакомцу трогать твое лицо. Появляется ощущение глубокой связи; словно понять можно только того, кто сам понимает собственную ничтожность. Приходит
облегчение, будто с плеч сняли тяжкий груз, а вместе с ним — освобождение от ответственности. Парадоксальное чувство свободы.
Все голоса стихли. Растаяло утомление от бесконечного позирования, когда живешь у всех на виду. Как это пьянит и возбуждает — отдать себя чьей-то власти.
Со снисходительным смехом Келлхус помог ей встать на ноги. Он даже нагнулся, чтобы отряхнуть подол ее платья.
— Знаешь ли ты,— спросил он, глядя на нее снизу вверх,— что я люблю тебя?
Эсменет улыбнулась, и одна часть ее души по-девичьи вспыхнула, а другая, старше и мудрее, глядела на него опытными глазами шлюхи.
