Ортран сжал коленями бока урра, и Демон, рыкнув, рванулся вперед, на десяток шагов обогнав Эака. Св порожденный не поторопил своего урра, зная, что Ортран сейчас вернется. И не ошибся.
— Прости, светлорожденный Эак! — извинился норман, придерживая Демона. — Мне нелегко говорить!
— Ему нравилось убивать? — спросил Эак.
— Нет! — сказал норман. — Не убивать. Цветку нравилось побеждать! Он не мог понять, мой мальчик, что там, где исход известен заранее, — победы нет! Но помнил: побеждать! Ведь я сам учил парня этому. Воин в начале пути должен любить победу. Он мог пойти далеко. Но не пошел. Хотя сонанга готовила ему какую-то особенную роль. Как-то даже сказала, что собирается родить от него. Я не очень-то поверил: сонанги рожают только от сонангаев. Хотела она или нет, но у нее ничего не вышло. Ни у нее, ни у других. Парень, похоже, был стерилен. А рос так же быстро, как и прежде. За три ира он стал взрослым мужчиной. А потом ты его убил. Не спрашивай, как это произошло. Я понимаю не больше, чем ты, аргенет. — Ортран, немного помолчав, добавил: — Ты узнал все, аргенет. Прошу, больше не спрашивай меня — о Цветке я дважды говорить с тобой не буду! — И отъехал в сторону прежде, чем Эак успел что-то сказать.
Сын Дино не обиделся. Наоборот, после этого рассказа Ортран словно бы стал ему ближе.
«Если я на запад пойду,
Что я там, за Кангром, найду,
За грядою Закатных Гор?
Там лежит запретный Тонгор,
Чужакам сулящий беду.
Заповедна эта страна.
И закрыта для нас она.
Диких тонгриа племена
Преисполнены к нам вражды.
Непонятны нам и чужды
Их обычаи и язык.
Все, к чему ты в Конге привык,
Позабудешь, в Тонгор попав.
Рот разинешь ты, поражен.
Там по десять мужей у жен,
У мужчины там нету прав,
Неизвестно слово «семья»,
Неизвестны детям отцы,
Нежеланны там сыновья,
Дочери желательны там.
Из мужчин влиятельны там
Лишь безжалостные жрецы,
Стражники Небесных Опор.
И ужасен их бог Хаор,
Страшный каменный исполин,
Горных демонов властелин,
Даже скалы падают ниц
Перед грозным гневом его.
Нарушителям же границ
Не прощает он ничего,
Беспощадна Хаора месть.
Страшных тайн в Тонгоре не счесть,
Дивные диковины есть,
Не опишешь разом всего».
«КИМИОН»
Войдя в опочивальню, Верховный Жрец и сирхар Тонгора Ди Гон по привычке бросил взгляд на мерцающее рядом с альковом «волшебное око». То, что он там увидел, застало сирхара врасплох. Рука мага инстинктивно вцепилась в Хлыст, а квадратная челюсть отвалилась, продемонстрировав редкие зубы. Средних лет мужчина с нескрываемой иронией глядел на Ди Гона из дымчатой глубины «ока».
— Не ожидал, а? — спросил мужчина. Черный камень на его высоком лбу полыхнул рубиновым отсветом.
Сирхар Тонгора попятился. «Око» было только оком, а не ухом. Никогда прежде оно не передавало звука.
— Я не боюсь тебя, Одиночка! — вызывающе заявил Ди Гон, хотя вид его свидетельствовал об обратном.
— Это дело твое! — отозвался человек с камнем. — А с подглядыванием — все!
— Машина Древних служит мне! — запальчиво воскликнул Ди Гон. — Я укротил ее! Что смыслишь в ней ты, Одиночка?
— Уж если ты смыслишь, Катышок, — заметил тот, кого назвали Одиночкой, — я точно управлюсь!
Сирхар кусал губы. Глаза метали молнии. Маг уже успел забыть, как его дразнили в ученичестве.
— Ты посмел!..
— Ага! — весело сказал собеседник. — И учти: я разбираюсь в любых игрушках. А вот ты, Катышок, похоже, так и не понял, во что влез, а?
— За мной — сила самого Хаора! — угрожающе прошипел Верховный Жрец. — Ты готов сразиться с богом, Одиночка?
Губы человека с камнем растянулись еще шире. Только губы. Глубоко посаженные глаза были холодны, как осколки льда.
— Хочешь взглянуть на того, кто за мной, Катышок? — И резко бросил: — Смотри!
Тотчас лицо человека исчезло из светящегося «ока», а взамен в нем возник образ, от которого ноги Ди Гона превратились в студень.
— Н-не может б-быть! — пролепетал он, пятясь.
«Око» ослепительно вспыхнуло, из создающего образы жезла повалил желтый вонючий дым, и «око» угасло навсегда.
— Не может быть! — повторил Ди Гон немного тверже. — Одиночка солгал! Иначе… иначе… О Хаор! Помоги мне! Клет! Клет! — закричал он, распахивая дверь.
Слуга тотчас примчался на зов и застыл, тяжело дыша.
— Нужно девять жертв, Клет, — сказал Ди Гон.
Он уже успокоился. Если слуга заметил исчезновение «ока», то спросить об этом не посмел.
— Девять жертв, — повторил сирхар. — Все — мужчины-воины.
— Но, — нерешительно возразил доверенный, — час неурочный…
Ди Гон задумался. Но мгновенно нашел выход.
— Иди прямо к начальникам хогр. Скажи: добровольцы. И каждый получит вечную жизнь. И народ их увидит. Все понял?
Слуга кивнул.
— Шевелись!
Клет бросился вон, а Ди Гон с удовольствием потер бритый подбородок.
— А ты дурак, Одиночка! — пробормотал он. — Дурак, что показался! Поглупел от времени! Теперь я знаю, с кем имею дело!
Тень скользнула по лицу Ди Гона: он вспомнил о последней «картине», показанной «оком». Но колдун сумел отогнать пугающую мысль.
— Ты еще попробуешь моей магии, Одиночка!
Ди Гон подошел к окну и с высоты ста минов посмотрел на озаренные лучами Таира крыши Среднего и Нижнего городов, спускающиеся с вершины холма к реке. У врат, отделяющих Средний город от Верхнего, королевского, топтались четверо стражей в остроконечных шлемах и рыжих плащах. Желая испытать свою силу, Ди Гон сосредоточил взгляд на одном из них, пробормотал заклинание.
Маленькая фигурка качнулась и повалилась навзничь. Три других стражника бросились к упавшему. Сирхар Тонгора, усмехнувшись, отошел от окна: сила была при нем.
Вернулся Клет. Погруженный в собственные мысли, Ди Гон не сразу заметил его.
Слуга кашлянул.
— Сделано, сирхар! — доложил он. — Через хору начальники хогр дадут людей. Но ты… Тебе придется выполнить обещанное: воины желают увидеть обретших вечную жизнь!
