К вечеру четвертого дня мы достигли реки, еще не вернувшейся по весне в свои берега. Прямо посреди течения стоял затопленный мост, и бурные мутные потоки подмывали его каменные насыпи. Один стан был в урочище за рекой, другие – выше в горах на этой стороне.
– Погоня уводит нас из степных мест, – сказал брат. – Верно, кто-то из вестников ошибся, и мы зря свернули в горы. Стоило продолжить путь по Мутной реке. Оттуда вернее пришли бы враги.
Он велел отдыхать ночь, а наутро спускаться. Воины развели костры, в быстро стемневшем воздухе пошел дух горячей похлебки и вяленого мяса. Кони жадно объедали молодой тальник, шумно вздыхали в темноте и бродили в разлившейся воде, река гудела, несла плавни, они ударялись о камни с тупым, пустотелым звуком. Становилось холодно, мы затягивали шубы, сходились ближе к огню.
Я не сразу заметила, что Талая нет. Я разговаривала с воинами, сидя у огня, когда меня будто кольнуло иглой – и я принялась искать его взглядом. Не найдя, отошла от костра и тихонько обошла спящих. Но светлой Талаевой шубы не увидала нигде. Мой дух сказал мне: он отправился к стану узнать вести. Я велела себе успокоиться и вернулась к трапезе. Но не прошло много времени, как вдали раздался тревожный голос боевого рожка.
Такие рожки носят только вожди линий. Они были у брата Астарая, у меня и у Талая. Кто подал сигнал, догадаться было несложно.
Он прозвучал далеко, и не все расслышали: река гудела так яро, что даже говорить приходилось громко. Потом сигнал повторился, и люди вскочили с земли. Всех охватила тревога, мы раскрыли гориты и, как были, на голых конях, пустились на голос вверх по реке.
Скоро мы достигли крутого утеса. Лес пах ночью, пьяно и влажно. Здесь недавно прогнали скот. Поднявшись, мы оказались на высоте, с которой был хорошо виден другой берег и тяжелая, темная река, разлившаяся у подножия. На утесе стоял Талай и трубил боевую тревогу. Всмотревшись в тайгу на той стороне, мы поняли, зачем он нас звал: оттуда вырывалось зарево пожара.
– Это догорает охотничий стан, – сказал Талай. – Там было только пять домов, я помню. А ряд огней ниже, среди деревьев, – верно, степские костры. Вот почему никто не знал точно, что стряслось, – добавил он. – Охотники не могли перейти разлившуюся реку, только дали сигнал о нападении. Однако та же река держит теперь степских.
– Вода продержится до полнолуния, – сказал кто-то из воинов. – Я хорошо знаю эту реку, я вырос в этих местах.
Остальные молчали. С тяжелым сердцем глядели мы на точки вражьих костров. Талай обернулся к брату.
– Как мы поступим теперь, вождь?
Брат молчал, хмуро, по-отцовски глядя на другой берег. Я видела, что он не знает решения. Потом велел всем спуститься и разбить лагерь глубже в лесу, а у реки оставить сторожевых. Это было все, что он мог в ту ночь сделать.
Наутро в холодном тумане на противоположный берег спустились трое степских. Сторожевые расстреляли их, после чего прискакали в лагерь. Астарай отправил часть воинов к реке. На той стороне появились еще четверо степских, наши снова стреляли, но одному удалось убежать, ранили только лошадь. Когда об этом сказали брату, он собрал весь ряд, мы пришли на реку и расположились в укрытии недалеко от воды.
Скоро на том берегу за деревьями стало видно движение: степские уже не выходили на обрыв, а пытались высмотреть нас. Потом от них полетели стрелы. Но либо луки у них были слабы, либо мешал верхний ветер, дувший с нашего берега: стрелы со свистом ныряли в воду, ввинчивались в песок, падали плашмя на кусты. До нашей засады не долетела ни одна, но брат велел не двигаться и не стрелять, пока они далеко. Однако стоило одному из степских по неосторожности выйти на шаг из-за деревьев, как меткая стрела пронзила ему грудь. Я видела, как он кулем рухнул с обрыва и уже не дернулся. За деревьями забегали, но больше никто не появился. Потом мы увидели, как конный ряд, вытянувшись в линию, двинулся по реке вверх.
– На коней, – скомандовал брат, и воины кинулись к привязанным лошадям, но мне ударила в голову догадка.
– Они хотят выманить нас к ущелью, где у́же. Не будем идти в их узде, брат. Реку не перейти, будем только бегать по кустам, как при охоте на уток.
– Они уйдут!
– И что мы потеряем? Только если они приведут большой отряд, нас не хватит. Надо собирать воинов, пока река высоко. И отправь вестника к отцу.
Астарай согласился. Он тут же послал гонца в царский стан, а того воина, что признал эти места родными, стал расспрашивать про летний и зимний броды.
– Да, я помню их и покажу. Но вода спадала всегда не раньше зеленой весны, и даже вброд коням бывает не достать до дна.
– Найди это место, – приказал брат и опять оставил на берегу караул. Я поняла, что он хочет быстрее перейти реку.
Степские не уходили. Видно было, что они сами не знают, что теперь делать. Не сумев выманить нас на узкое открытое место, они вернулись. Весь день с их стороны плюхались в воду стрелы, и наши воины изредка вяло им отвечали. Это походило на перекличку засыпающих ночных сторожей: «Брат, ты здесь?» – «Я здесь, брат».
А к полудню в нашем лагере объявились два юных и мокрых охотника. Они оказались из сожженного стана.
– Люди ушли в лес, степские грабили пустые дома, – говорили наперебой мальчишки, только год как посвятившиеся. – Потом рыскали по лесу, искали, да разве нас найдешь! Корову вот нашли, ее на всех оставляли, весь скот до разлива увели в верхние пастбища, за реку. Детей еще со скотиной увели, да две женщины с ними.
– Люди далеко? – спрашивал Астарай.
– Нет. Разделились, сидят в своих схронах. А мы, как вас увидали, вот, переплыли.
– Как решились! – нахмурился брат. – А если б заметили степские? Плыли бы трупы вниз по реке.
– Мы не бродом шли, брод степняки знают, но там сейчас не переплыть, – наперебой заговорили они. – Мы выше, там не бурно, совсем гладко. Если чуть выше входить в воду, успеваешь до быстрины оказаться на другом берегу.
Брат отправил их к огню обсушиться самим и почистить мокрых коней. Остальным велел отдыхать, сменяя сторожевых, и готовиться к ночному броду.
К вечеру Астарай оставил у реки двоих лучников, а весь наш ряд поднялся выше и стал переправляться там, где показали мальчишки.
Мое место было в середине линии, и я смотрела, как молча, один за другим, пускаются воины в воду, как переплывают и ступают на берег чуть ниже, и тихо растворяются в черноте деревьев. Моя очередь медленно подходила. Я смотрела, как ухают кони в черную быструю воду, и мне показалось вдруг, что такова же и смерть. Для всех она так же неизбежна, как эта ночная переправа, и так же страшно думать о ней и о том, что ждет на другом берегу. Но непременно придется ступить в холодную черную воду. Один за другим, один за другим… Никто не сделает это за тебя, никто не ободрит и не скажет: это легко, царевна! Талай уже был на другом берегу… И видишь, что не один воин легко ушел по этой тропе и никто не вернулся, но твой шаг будет только твоим, и сердце обмирает, чем ближе черная вода, вот уже моет копыта коню…
