— Бонго… — прошептал он.
Но силы волка тоже были на исходе. Он уже не бежал, но полз, едва приподымая голову. Но глаза его — холодные, спокойные — были все те же. Он подполз к ногам Конана и попытался встать, чтобы принять часть давящей со всех сторон силы на свой хребет. Послышался хруст костей. Киммериец увидел, как тело зверя мягко рухнуло у его ног. Но он успел еще повернуть голову и посмотреть в лицо Конану. Что было в его взгляде? Киммериец не разобрал. Пот заливал ему лицо, а может быть, кровь, смешанная с потом…
…Бонго больше нет… Сам он тоже вот-вот отправится следом за верным своим волком. Вот и хорошо… Лишь бы перестало давить и сплющивать кости…
Конан снова и снова проводил голубым огоньком по поверхности малинового кристалла. Сеть трещин становилась все гуще. Камень должен был вот-вот расколоться. Но жизнь покидала киммерийца. Дышать было нечем. Руки перестали его слушаться, и живой огонь выпал из ослабевших пальцев. К счастью, он упал на кристалл и скользнул в одну из трещин. Чистое светло-голубое пламя засияло сквозь толщу багрового…
Кроме этой крохотной точки света, Конан уже ничего не различал. От грохота крови в голове стоял гул, грудная клетка трещала, как яичная скорлупа между двумя ладонями…
В последний миг убегающего сознания киммериец увидел перед собой лицо Алмены. Прохладное, нежное имя ее скользнуло в мозгу, как струйка воды к губам умирающего от жажды. АЛМЕНА…
Соленый морской ветер грубовато ласкал лицо. Резко кричали чайки. Пахло только что выброшенными на берег водорослями и сырым песком. Конан приоткрыл глаза и зажмурился от полуденного солнца, от зеленой полосы воды до самого горизонта, от перистых облаков.
В трех шагах от себя он увидел худую спину девочки, смотревшей на море. Почувствовав его взгляд, она обернулась.
Конан видел ее прежде только один раз, в поздних сумерках, и не успел как следует рассмотреть. Но она показалась ему беспечной и легкомысленной, как все дети ее возраста. Теперь же его удивило усталое и словно пригасшее выражение широко расставленных глаз.
— Проснулся? — спросила девочка. — Как твоя грудь? Не болит?..
Киммериец набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул. Ребра заныли, но не сильно.
— Не болит, — бодро ответил он. — Можно хоть сейчас — снова в объятия к Черному Слепцу. Обнимает он, надо сказать, жарко… А где Алмена?
— Алмены здесь нет, — ответила девочка.
Конан почувствовал жгучую волну обиды. Неужели не пожелала увидеться с ним, попрощаться, сказать пару слов напоследок?!.. И это после всего, что он для нее сделал. Впрочем, почему для нее? Не в меньшей степени и для себя тоже, и для всех остальных… Вот только… получилось ли у него?..
— Скажи мне, только честно, я хоть убил его? — спросил он с надеждой в голосе.
— Ты сделал очень много, — уклончиво ответила девочка. — Живой огонь почти полностью разрушил его сущность. Все души, которые он проглотил, все исчадья вновь стали людьми. Это очень много, доблестный киммериец.
Она назвала его так, как называла всегда Алмена — «доблестный киммериец», и от этого Конан почувствовал теплый толчок в сердце.
— Но я убил его самого, убил?.. — настойчиво переспросил он.
— Он покинул наш мир. Убрался прочь, как крыса, в которую швырнули ботинком. Теперь он очень долго будет восстанавливать себя, зализывать раны.
— Проклятье! Эта тварь осталась жива! Все было напрасно!!!
— Все было не напрасно. Я же сказала: он убрался от нас прочь. Все проглоченные им исчадья теперь снова люди. Жалко, что ты не мог этого видеть! — Она обернулась к нему, и желтые смешливые искры как прежде запрыгали в ее глазах. — Представляешь, бабушки, прабабушки и прапрабабушки кидались в объятия внучкам, которые были старше их!.. Подолгу расспрашивали, выясняли, кто есть кто. Танцевали, с ума сходили!..
— А этот выродок остался жив, — упрямо и зло повторил Конан. — Ты думаешь, меня утешает то, что теперь он будет губить кого-то очень далеко отсюда?
— Будет губить… — задумчиво согласилась девочка. — Но ведь ты еще сразишься с ним, если захочешь! Может быть, через тысячу лет доблестный киммериец Конан, варвар с Севера, встретится и сразится с ним. И победит! Ведь к тому времени ты вырастешь и станешь еще сильнее!
Конан не очень понял, что она имеет в виду, но мысль о том, что он еще встретится с Черным Слепцом и окажется более удачливым, показалась ему забавной. Он усмехнулся.
Короткое оживление сбежало с лица девочки. Снова оно погрузилось в тень. Конан вспомнил о волке, навсегда оставшемся в жарком давящем чреве. Вот отчего такая тоска и боль в детских глазах!
— Спасибо тебе, — тихо проговорил он. — Спасибо за Бонго. Он оказался верным и отважным другом. Он не зверь — он человек в звериной шкуре. Если бы не он, ничего бы у меня не вышло.
— Да, я знаю! — кивнула девочка. — Бонго умный и храбрый. Мне было хорошо с ним играть. А сейчас он играет с Алменой! Они бегают, догоняют друг друга, смеются…
— С Алменой? — непонимающе переспросил киммериец.
— Да-да! Им очень весело. Они там веселятся, резвятся, а я… я здесь одна, — голос ее задрожал от обиды и ревности.
— Ты хочешь сказать, что… Алмена умерла?
— Я хочу сказать, что она и Бонго теперь вместе, вот и все!
У Конана потемнело перед глазами. Зеленая полоса воды стала вдруг мутно-бурой. Небо придавило затылок, словно чугунная крышка гигантского котла.
Он уткнулся лицом в песок и стиснул зубы. Когда спазм мучительной тоски чуть ослабил хватку на его горле, он тихо попросил:
— Расскажи мне, как это случилось. Девочка долго молчала.
— Мы с Алменой следили за всем, что происходит с тобой, — неохотно начала она. — Вернее, я просто следила, помогала ей увидеть то, что без меня она бы не сумела увидеть, а Алмена… Алмена почти полностью соединила свою душу с твоей душой. Я не могу объяснить, как именно это бывает. Мало кто умеет это делать, но она могла… Я очень испугалась за нее и много ругалась с ней. Называла безумной и другими обидными словами, но она не слушала… Ты умирал. Черный Слепец убивал тебя. Но Алмена не захотела отдавать тебя смерти.
— Но почему же она сама, сама!.. — в отчаянии крикнул киммериец.
— Очень трудно было вырвать тебя из его лап. Черный Слепец очень большой. От боли он стал совсем неистовым. Нужно было много сил. Она отдала все, что у нее были, и на себя сил у нее не осталось.
Девочка замолчала.
Конан тоже молчал. Больше всего на свете ему хотелось не подниматься никогда больше. Все время лежать так, уткнувшись лицом в песок, зажмурив глаза, не вспоминая, не думая…
