Там были и другие фигуры. Она их не видела, но чувствовала. Они звали ее, и их голоса звучали в ней звоном, дыханием, шепотом и рыком.
Фигура внутри нее повернулась и скользнула вперед, на передний план ее мыслей. Это был слабый волк, который прокрался из темной ночи ее души. Он закинул голову и завыл — так громко, что в этом вое потонули голоса всех, кто был в долине. В этом вое звучали вопли ужаса, которые родились, размякли, словно глина, и слились в один.
Далеко позади она услышала еще один голос, отвечавший тому, что звучал в ней. Это тоже был зов волка, но вместо боли и страха он нес пустоту — ничего, ни отклика, ни воспоминания. Она не могла его прочесть. Это был конец, отрицание всего, ночь, которая не нуждалась в дне, чтобы отделиться от него. Смерть? Ей показалось, что это она.
Она оторвала свой дух от страданий долины и попыталась направить его на север, чтобы лучше почуять его, но не смогла. Не осмелилась. Словно стояла на краю громадного обрыва и каждый ее шаг мог быть последним.
Она посмотрела на лес за пылающей равниной. Символы над ним не таили в себе угрозы, но все же пугали ее. Она никогда не видела ничего подобного, даже во сне. В ее душе люди выглядели по-разному: в виде летящей птицы, болотистого поля или даже висящей над лугами луны. Эти образы выражали их привычное расположение духа. Символы в лесу не относились к человеку, ничего не изображали и не выражали — они были сами по себе. Это было странно и страшно, но все же лучше, чем нечто, воющее ей в затылок с севера.
— Что нам делать? — спросил Сеолуулф. — Мы не можем спуститься вниз.
— Спроси у нее, — посоветовал Исамар. — Она прорицательница. Потому они и хотят ее видеть.
— Что теперь, девушка? Я не верю в прорицателей, но любая идея лучше, чем ничего.
Отвечая, Тола сама не понимала, что говорит. Это было что- то странное, что иногда бывает с нами, — какая-то крадущаяся, извилистая сущность, казалось, говорила за нее:
— Бойся того, что позади, а не того, что впереди.
Сеолуулф перекрестился.
— Мы дойдем до леса? — спросил Исамар.
— Я не знаю. Если повезет — возможно. Не за один день. Нам нужно ждать ночи. — Тола тоже перекрестилась и добавила: — Нельзя ждать. Надо идти вперед.
— Тогда нам конец, — уныло произнес Сеолуулф. — Сколько, ты думаешь, там норманнов?
— Мы дойдем до леса, — сказала Тола. — Я вас отведу.
Мужчины посовещались и пришли к мнению, что идти назад
или оставаться здесь означало смерть от холода и истощения.
— Но идти вперед — тоже смерть, — сказал один из разбойников.
— Да, — ответил Сеолуулф. Он кивнул в сторону горящей равнины: — Но, может быть, мы хотя бы умрем, согревшись.
Глава тринадцатая
Обратная сторона магии
— Ты северянин? — спросил Луис.
— Да, — ответил мальчик.
— Как ты сюда попал?
— Пришел с армией Харальда, и, когда английский король разбил нас, мне некуда было идти. Наши корабли сгорели, а те, что остались, отплыли домой.
— А как ты очутился здесь?
— Случайно. Меня поймали здешние фермеры, но многие из них родом из моей страны, или их отцы пришли оттуда. Один старик за меня заступился — он был воином, прибыл с моей родины вместе с Кнудом.
Луис понюхал воздух. У него было странное чувство. Над южным горизонтом будто нависла какая-то тяжесть. Он пойдет туда искать девушку. Мальчик теперь был для него обузой. Ему хотелось путешествовать так же, как он шел по днепровским лесам: ночью — с камнем на шее, днем — спрятав его в кошель. Волк в его душе был не домашним животным, которого можно поставить в стойло или отпустить, когда захочется. Всегда могло случиться так, что он не наденет камень обратно на шею, да и не захочет этого делать. Ему была хорошо знакома эта самодовольная ухмылка волка, начавшего шевелиться внутри. В последний раз пришлось вызвать образ колдуньи Стилианы, чтобы прогнать его. Теперь он будет ставить его на место при малейших признаках его появления, чтобы не дать искре обратиться в пламя и заполонить его душу. Но если он останется человеком, холод притупит его ощущения и оба они будут в опасности.
Пока Луис решал, что ему делать, мальчик наблюдал за ним.
— Куда ты идешь?
— Я должен кое-кого найти.
— Любимую?
— Вроде того.
— Если она где-то рядом, то, должно быть, мертва. Здесь место для ненависти, а не для любви.
Луис пожал плечами.
— Мы не умерли, — сказал он.
— Ты — норманн. Тебя они не тронут.
— Тронут. Думаю, Роберт Жируа ничего так не хочет, как этого.
— Он вожак твоего отряда?
— Да. — Луис повернулся в выбранную им сторону. — Мы идем на юг.
Мальчик шел ужасно медленно, даже в новых ботинках и плаще. Он шаркал, словно старик, но не жаловался на холод и пытался сохранять присутствие духа. Он пел песню о воинах, которые десять дней шли к своим кораблям по стране белых медведей. Их имена с тех пор хранятся в памяти людей, и Луис даже не позаботился сказать, чтобы он пел потише. Если бы норманны были настолько близко, что могли их слышать, то они наверняка заметили бы их на этих открытых извилистых долинах.
Они выбрали неверную дорогу — с юга она неожиданно резко повернула на восток, и им пришлось вернуться. Луис смотрел на заснеженные горы. Он мог перейти их, но брать с собой мальчика остерегался — тот наверняка умрет при переходе. Он пытался отвлечь парнишку от холода расспросами о его родине.
Мальчика звали Гилфа, и он принадлежал к знатной пиратской фамилии. С весны до осени на кораблях викингов они промышляли разбоем, и мальчик ходил с ними.
— Хотя, признаюсь, я не очень-то умею сражаться, — сказал он.
Луис счел это невероятным. Среди викингов было не меньше трусов, чем в других народах, но ни один северянин не признавался в этом. Соотечественники, скорее всего, презирали Гилфу, но Луиса восхитила его честность. Он видел много мужчин, хвалившихся своей храбростью, но не имевших смелости признаться в своем малейшем недостатке.
— А к чему ты способен?
— Я могу ковать, — ответил мальчик. — Думаю, поэтому здешние люди спасли мне жизнь. Им пригодилось мое умение ковать железо. Хотя бы гнуть его, если не скручивать.
Как же он изменился, если это признание так удивило его! Сам он был монахом, совсем не умел сражаться и ставил знания гораздо выше военного искусства. Не оно поддерживало купола Святой Софии в Константинополе, рассчитывало его акведуки и строило мосты. Человек, каким он был сто лет назад, ответил мальчику:
— Я и сам не воин.
— Ты легко убил часового.
Луис засмеялся.
— Ты бы тоже выучил пару приемов, если бы пожил тут с мое.
— Немного бы выучил.
— У меня лучше получается действовать пером.
— Я не знаю, что это такое.
Луис пожал плечами. Когда умерла Беатрис, он оставил свои книги. Одного этого уже достаточно, чтобы понять, как он устал от мира.
— Мне так холодно от этого ветра в спину, — сказал Гилфа.
— Иди передо мной, — предложил Луис. — Я тебя прикрою.
В первую ночь они вошли в лес, ножами выкопали нору, выложили ее валежником, а сверху сделали крышу из ветвей.
— Привяжи его мне на шею, — попросил Луис. Его раненая рука все еще болела, и трудно было завязать ею узел на бечевке.
Мальчик обвязал камень вокруг шеи Луиса.
— Что это такое?
— Оберег от неудач.
— Тогда верни его тому, кто тебе его продал, потому что, по-моему, это фальшивка. Эго так же верно, как то, что мне нравится с тобой идти.
Кремнем и трутом Луиса они высекли огонь. Костер мог их выдать, но это было лучше, чем умереть от холода.
— Так ты норманн, — сказал Гилфа.
— Да. Хотя я долго жил на востоке.
— Отхватил там добычу?
— Я был там не ради добычи.
— Тогда торговал. Хотя где это видано, чтобы торговец взял сталью, а не золотом, когда у него был шанс разбогатеть?
— Я был учеником.
На лице мальчика отразилось смущение.
— Я не понимаю.
— Я учился, был человеком науки. Читал книги.
— И книги приносили тебе заработок?
Луис улыбнулся.
— Нет. Они дали мне возможность быть в обществе великих людей, что для меня стало отравой.
— Но расположение великих людей приносит только радость, — возразил Гилфа.
Луис смотрел на огонь. Он слишком долго жил, чтобы спорить. Когда-то он любил жаркие споры, а теперь предпочитал наблюдать, как заходит солнце и восходит луна; он смотрел, как распускается весенняя зелень и опадает золото осени, как воспринимают это животные — без любопытства.
От костра поднимался дым, но солнце уже почти зашло, и он надеялся, что их не заметят. Луис немного подремал — со спины он замерз, а спереди было жарковато, но он был рад отдохнуть после дневного перехода.
— Что ты будешь делать? — спросил Гилфа.
