Едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их, а кости их ломаете и дробите как бы в горшок, и плоть как бы в котел[6].
Луис хихикнул, из его носа потекла жидкость. Он тронул ее пальцем и лизнул палец. Кровь. Он счистил плоть с зубов. Биение сердца становилось спокойнее, медленнее.
— Здесь что-то не так, сынок, — это был его собственный голос, он говорил вслух.
Снег вокруг был красным.
— В этом странном месте весь снег красного цвета?
Слова, будто поплавки, шлепались в воду его сознания. Человеческие мысли вились вокруг них, и, подцепив их, он наконец вытащил их на поверхность разума.
Не делай этого, Луис. Нащупав в башмаке камень, он вытащил его и провел по его поверхности пальцем. Прикосновение голыша к коже успокоило его.
Он огляделся — весь снег был красным от крови. Нет, Луис. Он крепко сжал камень. Правая рука еще не совсем зажила, но уже работала.
Сколько же времени понадобилось бы ему, чтобы измениться, превратившись в того, кем он был на берегах Днепра? С камнем на шее этого бы никогда не произошло. Сейчас это спасло его, и он сделал самое важное — снова сжал его в руке.
Волчий вкус не признавал человеческого разума, и, пока он главенствовал в его мыслях, казалось очень странным снова взять камень, повернуться спиной к запаху крови, витающему аромату паники и наплывающему волнами духу теплого мяса.
Он попытался привязать голыш на шею, но не мог справиться. К нему вернулся человеческий разум; ему очень хотелось положить камень в кошель и держать его там, пока не заживет рука. Сколько на это нужно времени? Несколько дней. Но к тому моменту он может окончательно стать волком. Человеческая плоть питала волка, жившего в нем, и он расцветал, с каждым появлением становясь все крепче физически и духовно.
Он сжал камень в кулаке. Если кони все еще здесь, то к утру, когда волк успокоится в нем, он сможет ехать верхом. Сначала он проверил костер и убедился, что огонь еще не погас. А потом пошел в лес по следам Гилфы.
Он легко нашел мальчика — тот прятался на берегу замерзшего ручья.
— Ты жив! — вскрикнул он.
— Тебе надо завязать на мне вот это, — сказал Луис, держа в руке голыш.
Мальчик взял камень.
— Ты весь в крови.
— Ее было полно в этих людях, — ответил Луис.
Паренек издал смешок, но Луис не шутил. Его ум был тяжелым, как свинец. Буквальным. В этих людях было полно крови, а теперь ее в них почти нет.
Они пробрались сквозь заросли деревьев к усеянной телами поляне. Гилфа перекрестился.
— Клянусь Тором, ты силач! — восхищенно произнес он.
Подбежав к трупам, мальчишка принялся снимать с них все, что имело ценность. Он взял кольца, рубашки, уцелевшие ремни, четыре кошелька и самый лучший меч. Одну за другой он предлагал все эти ценности Луису, но тот отвернулся, и Гилфа снова поспешил к распластанным на земле телам, словно боялся, что они встанут и потребуют свое добро назад, если он не поторопится. В двух плащах, с унизанными кольцами пальцами, с двумя мечами и четырьмя кошелями, висящими на поясе, он выглядел точь-в-точь пиратом, и, наткнись они на норманнов, ему бы не прожить и секунды.
— Я нашел пару подходящих башмаков! — воскликнул он, стоя перед Луисом. — Хорошие, подойдут хоть самому герцогу. — И он вытянул вперед ногу.
С юга до Луиса донеслись какие-то звуки. Резкий, пронзительный вой, словно звуковая петля, потянул его за собой. Мальчик ничего не услышал, он только сказал, что поищет, нет ли у норманнов какой-нибудь еды при себе.
Они провели ночь у костра, закутавшись в норманнские плащи. Гилфа старался не слишком пялиться на Луиса, но взгляд его то и дело останавливался на нем.
— Что это за камень, сэр?
— Якорь, — ответил Луис.
— Для крошечного корабля.
— Я проклят судьбой, — сказал Луис. — Камень охраняет меня от проклятия.
— Тогда в нем сильная магия, — заметил Гилфа.
— В нем противостояние магии. Он ее прекращает.
— Но иногда ты выбираешь проклятие. Ты его снимаешь.
Луис поворошил головни.
— В центре мира сидят три женщины и плетут судьбы людей. Это все языческие враки, так мне говорили. Я видел этих трех женщин. Они плетут прочную и тонкую нить. Можно попытаться выпутаться из нее, но даже если попробуешь, то запутаешься еще больше.
— Я тебя не понимаю.
Луис засмеялся.
— Чтобы сделать два шага вперед, иногда нужно сделать один шаг назад. Вот и все. Я избавляюсь от проклятия, а это значит, что иногда я должен ему поддаться, так же как ученику, желающему быть лучшим оратором, иногда нужно быть побежденным в споре, чтобы повысить свое мастерство.
— Я не знаю, что такое оратор, — сказал Гилфа.
Луис улыбнулся.
— На этой земле их немного, сынок.
Они легли спать, даже не позаботившись о том, чтобы перенести костер или трупы. Перед этим они хорошо подкрепились свиной солониной и сушеными яблоками из припасов, найденных у норманнов.
Луис лежал без сна и думал о звучавшем у него внутри вое и о том, что это могло означать. Девушка, которую он искал, была где-то близко, и он мог найти ее. До этого момента он не задумывался, кем она могла быть — прячущейся англичанкой или норманнской княжной. Это не имело значения. За долгие годы он научился отгонять бесплодные размышления и думать только о возможностях, на которые мог повлиять. Англичане, без сомнения, были в беде. Он надеялся, что она норманнка — так ей было бы гораздо легче выжить. Он слышал голос ее руны — значит, она все еще жива. Но сколько это будет продолжаться, если по всей стране орудуют норманны? Он заглушил бесплодные размышления и стал смотреть на огонь, стараясь уснуть.
На следующее утро Гилфа собрал коней и они двинулись на юг, навстречу тяжело висящему горизонту и Луисовой судьбе.
Глава четырнадцатая
Призраки в тумане
Теперь они не могли идти днем и шли, словно волки, ночью, под ледяной луной. Выпал снег, подморозило, и на фоне белой земли деревья казались выкованными из металла. Тола была рада возможности просто идти вперед. Вокруг, будто ночные демоны, маячили столбы дыма: одни — от горящих деревень, другие — от домов и сараев, где останавливались норманны. В этой местности ужас можно было чувствовать на вкус: кислый и жесткий, от которого язык прижимался к нёбу.
Было очень холодно, и жаркие огни пожаров, которые до позднего вечера разжигали неутомимые норманны, разрушая окрестные деревни, дразнили ее. Ночью она видела какие-то фигуры — то были два испуганных пса, сбежавших от резни и пожаров. Они прижимались к оградам и крались вдоль канав и стен. В морозном воздухе ясно различалось пение норманнов. Тола не понимала слов, но точно знала, что эти песни не славят Бога.
Они пробирались через небольшую рощицу. Тропинок не было, и из-за высокой травы рубашка и рейтузы Толы совсем промокли. Пробираясь сквозь туманную завесу, Тола представляла себе, что вся земля в огне, а туман — это дым.
Один из мужчин вдруг заговорил:
— Здесь. Нам надо остановиться здесь. Тут мы укрыты, и, может статься, утром нас не заметят.
— Идем дальше, — сказал Исамар — Нельзя рисковать. На открытой местности нас наверняка увидят.
Вдруг впереди послышался какой-то звук и все, включая Толу, припали к земле. Кто-то шел к ним. Сначала Тола подумала, что это, скорее всего, существо, живущее в окрестностях Йорка. Оно издавало низкий хриплый звук. В тумане казалось, что это какое-то чудовище из сказки — высокое, многоногое, как ползущий по лесу паук. Но прежде, чем разглядеть это существо, она почувствовала его страдания. Это был не паук — это была женщина, которая брела через рощу с детьми, уцепившимися за ее юбку. Она всхлипывала, и дети всхлипывали тоже, скрючившись от холода и медленно пробираясь сквозь лес. На женщине не было верхней одежды — своей шалью она укрыла девочку лет восьми. С ней было трое детей, укутанных в одеяла.
Увидев банду Толы, она упала на колени и в отчаянии зарыдала. Она подумала, что это норманны.
— Не бойся нас, сестра, — сказала Тола.
В умоляющем жесте женщина воздела руки. «Слова выгорели в ней вместе с домом и всем ее имуществом», — подумала Тола и пошла ей навстречу, снимая на ходу один из норманнских плащей, чтобы укрыть ее.
— Тола, у нас нет на это времени, — сказал Исамар. — Нам надо спешить.
— Они умрут, если им не помочь.
Сняв плащ, Тола сразу промерзла — трудно было представить, как страдает от холода женщина. Она так онемела, что не могла даже почувствовать облегчение. Поглядев на нее, Тола увидела призраки отчаяния: источник с пузырящейся в нем кровью вместо воды; стол, уставленный яствами, в которых кишели черви и мухи; свадьба с распростертыми на полу мертвыми женихом и невестой.
— Они все равно умрут, — сказал Сеолуулф.
При этих словах женщина испустила пронзительный крик.
