– Ставлю пятнадцать, – упрямо сказала я.
Отставной капитан с неудовольствием посмотрел на меня.
– С-с-сударь, вы оч-ч-чень рас-с-с-сеяны, – с трудом выговорил он. – Вы с-с-с-с-с-нова про-играете.
– Уж постараюсь не проиграть на этот раз, господин Менцев, – заносчивым мальчишкой сказала я.
На этот раз я играла аккуратнее, но наши с господином Банниковым совместные усилия вновь увенчались успехом.
Госпожа Подковицына надулась, словно маленькая девочка, считающая, что выигрывать должна она и только она.
– Вам сегодня везёт просто неприлично, Вадим Сергеевич, – обиженно сказала пожилая дама.
– Увы, м-м-мадам, – с видимым сожалением ответил тот.
– Может, – криво усмехнулась моя иллюзия, – и мне повезёт, если я поставлю фант.
– Как, сударь, – удивился господин Банников, – вы не хотите повышать ставку?
– Нет, сударь, – упрямо покачала головой я. – Мне нынче вечером положительно не везёт. Позвольте поставить фант.
Хитрый старичок собрался было отказать мне, но тут снова вмешалась госпожа Подковицына.
– Отчего же нет, юноша, – хихикнула она. – Я уж и фант для вас придумала.
И повернувшись к Банникову, кокетливо спросила:
– Евграф Апполоныч, душенька, вы ведь не откажите?
Тот усмехнулся, на этот раз добродушно:
– Если вам так угодно, Аглая Степановна, мы все сыграем эту партию на фанты.
– Угодно, угодно, – кокетливо прощебетала она. – Надеюсь, на этот раз мне повезёт!
Но госпоже Подковицыной вновь не повезло, зато повезло мне. Чтобы выиграть, не потребовалось ни ловкости рук, ни особых расчётов. Да и господин Банников – я внимательно следила и за его руками, и за его ходами – не пытался мне помочь.
На юношеском лице моей иллюзии вспыхнула счастливая мальчишеская улыбка.
– Наконец-то Фортуна улыбнулась и мне, – заявила я. – С вас фант, господин Менцев!
Любезнейшая кузина Софья Александровна твердила, что барышня, желающая произвести благоприятное впечатление на собеседника, будь то пожилая дама или изящный кавалер, должна внимать ему, не перебивая, всем видом своим выражая полнейшее внимание. При этом следует время от времени задавать вопросы, свидетельствующие о заинтересованности слушательницы. Существовали специальные списки вопросов для ярых охотников, лошадников, собачников и прочих «адников» и «ачников».
Можно было добавлять и свои, но ни в коем случае не следовало утомлять собеседника болтовнёй и беспрестанно «якать».
Лизанька, балованное чадо хозяев дома, правилам ведения светской беседы обучена не была. Я заранее сочувствовала той светской даме, которая, пусть и не безвозмездно, взяла на себя труд подготовить барышню к выходу в свет. Втиснуть Лизаньку в корсет хороших манер будет ничем не проще, чем утянуть её пышную талию до предписываемых модой размеров.
Впрочем, мне трескотня соседки ничуть не мешала, я, временами вставляя «Неужели?» и «Не может быть!», предавалась собственным размышлениям, анализируя наш разговор с капитаном Менцевым, случившийся перед самым ужином.
Фант, доставшийся отставному капитану, был прост: ответить «да» или «нет» на один вопрос. И вопрос этот, заданный так, чтобы не слышал никто другой, звучал просто: «служили ли вы в N-ском полку?». Ответ был утвердительным, а сам вопрос возбудил любопытство господина Менцева достаточно, чтобы он согласился составить мне компанию подышать свежим вечерним воздухом.
Едва мы вышли в сад, я коснулась рукой исказителя звуков, чтобы наш разговор никто не подслушал.
– Это с Дины? – спросила я, указывая на шрам.
Отставной капитан кивнул, взглянув на меня с удивлением, в равной пропорции смешанным с неприязнью. Но прежде, чем на этой благодатной почве взошло нечто большее, чем раздражение, я продолжила.
– А иллюзию?
– Д-д-дорого, – господин Менцев поморщился, от чего его шрам стал ещё заметнее.
Шрам мне нисколько не мешал, но следовало расположить отставного капитана к себе, да и с заиканием надо было что-то делать. Рассказчик из него сейчас был никудышным.
Однако иллюзии бывают не только зрительные, так что для Мастера Иллюзий не составит труда превратить заикание в ровную, хотя чуть замедленную речь. И проблема была не в том, что я не знала, как это сделать, а в том, что не знала, как это сделать, не привлекая к себе излишнего внимания.
Я пристально посмотрела на собеседника, и в мою голову закралась идея.
– Господин Менцев, – сказала я, – позвольте, я попробую.
– Ч-ч-что п-п-по-п-п-пробуете? – не понял тот.
– Наложить иллюзию, – ответила я.
Отставной капитан снова молча кивнул, глядя на меня с наигранным равнодушием. Но в следующее мгновение уже ошеломлённо и зачарованно следил за движением моих рук, чертящих в воздухе непонятные знаки. Из них лишь немногие были по-настоящему значимыми. Теперь, случись неизвестному негодяю добраться до капитана, понять, что и как я наворотила, он не сможет. А наворотила я немало. По существу, я наложила на капитана не одну иллюзию, а целую дюжину, причём проявляться они должны были не одновременно, а постепенно, одна за другой. Каждая из них отличалась от предыдущей немного, совсем чуть-чуть, так что только опытный наблюдатель мог заметить отличия, и вместе с тем последняя полностью скрывала и шрам, и заикание.
Верхняя же иллюзия, та, которую капитан должен был увидеть в зеркале, вернувшись в дом, лишь немного смягчала общее впечатление.
– Ну, вот и всё, – сказала я наконец. – Не так хорошо, как я надеялся, но хоть что-то.
– Благодарю, – начал было Менцев и осёкся, осознав, что больше не заикается.
– Не стоит благодарности, Вадим Сергеевич, – ответила я, придав иллюзии восторженное выражение. – Это честь для меня сделать хоть что-то для героя Динской битвы.
– Но откуда…? – отставной капитан всё ещё прибывал в растерянности.
– В списках, погибших при Дине числится Вадим Сергеевич Менцев. А с раной, оставившей такой шрам, вас вполне могли счесть мёртвым. Слишком мало там осталось живых, чтобы разбираться.
Вот теперь собеседник посмотрел на меня с уважением.
– Вадим Сергеевич, расскажите мне о Динской битве.
Капитан помолчал, то ли надеясь, что я передумаю, то ли пытаясь справиться с охватившим его волнением.
– К чему вам это, господин Задольский? – хмуро спросил он после изрядно затянувшейся паузы.
– Мой опекун и благодетель князь Улитин… – Я замолчала, чувствуя, что никакая иллюзия не поможет мне справиться со спазмом, сдавившим моё горло. И мне удалось вытолкнуть из себя только одно слово:
– Пожалуйста, – прошептала я.
Менцев посмотрел на меня с сочувствием.
– Пожалуйста, – повторила я.
– Да нечего там особо рассказывать, – покачал головой отставной капитан. – На рассвете мой фамильный страж, – он показал потемневшую от времени гривну[17], спрятанную от посторонних глаз под воротником белоснежной рубашки, – начал греться. Я скомандовал «в ружьё»…
Отставной капитан замолчал, словно на мгновение перенёсся в то страшное утро.
Я тоже молчала, не смея торопить его.
– Потом мы услышали крик «в ставке прорыв», и наш обозник метнулся к ставке. А прямо перед нами из ниоткуда возникла вражеская инфантерия. Мы успели выстрелить всего по разу, а потом пошла рукопашная…
Тут он снова замолчал.
«Возникли из ниоткуда»… Наложить отвод глаз на одного человека несложно. На несколько человек – немного сложнее. Но чтобы наложить отвод глаз на несколько тысяч человек – а официальные сводки рапортовали о двух полках инфантерии, обрушившихся неожиданно на позиции N-кого полка – или даже просто снабдить каждого пехотинца заряженным амулетом незаметности, требуется слаженная работа десятков Мастеров Иллюзии. Или кровавое жертвоприношение, о количестве жертв которого даже страшно подумать.
– А штатные амулеты универсальной защиты? – спросила я.
– Их как раз перед тем по приказу фон Раубена срочно собрали на перезарядку, – пожал плечами отставной капитан.
Очень интересно. Собрать на перезарядку разом ВСЕ амулеты, оставить армию без защиты и разом утомить всех обозников… Такой приказ допустим на манёврах, а в ходе боевых действий его мог отдать или изменник, или…. Свежеиспечённый старший цобермейстер Альберт фон Раубен, получивший назначение благодаря влиянию семьи, на изменника похож не был. Его широко открытые голубые глаза светились искренним восторгом, когда он говорил о долге и доверии государя, которое он собирался оправдать в ближайшее время.
Этот оДарённый мальчик мог бы стать хорошим обозником. Но головокружительная карьера погубила его самого и вверенных ему людей. Не погибни он сам, убила бы. Честное слово, убила бы самым мучительным из всех многочисленных способов, пришедших сейчас мне на ум.
– А где находилась ставка генерала Улитина? – спросила я.
